Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
— Не подсирай, негоже, — сказал старик, перекрестил ребят и, сгорбившись, подался к коровам.
…Отправились в путь и парни…
Читатель, ты когда-нибудь шагал налегке? Ну, когда нет у тебя в подчинении ни овец, ни КРС, ни свинства, и ты сам по себе? Сладостное, доложу тебе, ощущение. Год в степи поживи — как болид залетаешь, ручаюсь. И главно — без устали. Может, и навалилась бы усталость, но Бог для такого случая специально ночь придумал. В степи, например, она часто густая, поневоле приходится ложиться на боковую. Словом, кромешная мгла быстрее настанет, чем ноги у тебя сдадут.
А если в городе тебя, читатель, тьма настигнет — не беда. Рассчитывай на то, что свет вырубят. У нас в Абакане с этим прямо беда — редко без электричества сидим. И все фонари на улицах, как назло, горят и только кое-где подмигивают. Хоть бы уж в бурю при свечах предков вечер скоротать, так нет же — махом порванные ЛЭП заштопывают. Дал же Бог мэра. У всех мэры как мэры, а у нас — не приведи Господь. А всё потому, что понаехал он к нам из Томска и давай волчьей масти город в ренессансные цвета размалёвывать, Рафаэль нашёлся. А чё — не своё же. До того докатились, что на кухнях посудачить не о чем, темы перевелись, только благодаря управляющим компаниям и не онемели.
Но это ещё Бог с ним. Томский варяг детство моё похерил, а такое не прощается. На болоте в четвёртом микрорайоне, — где раньше устраивались сечи между потешными полками окрестной пацанвы, — выстроил градоначальник Преображенский кафедральный собор и разбил парк с фонтанами, скульптурами, клумбами да лужайками. Там, где прежде ковались бойцы для Чечни и Колымы, раздавались крики и стоны — теперь резвятся ребятишки, звучит заливистый смех. Кем-то станут новейшие эти дети? Поэтами? Художниками? Врачами? Учителями? Священниками? Не иначе… Бывало, гуляем с Малыгой по дорожкам Преображенского, и я скажу: «А помнишь, брат?» Ничего не ответит на это Малыга, только вздохнёт да волосы своему вихрастому потомку взъерошит.
До переезда в степь хотел я купить машину, а теперь ни к чему мне она. Пешком в городе передвигаюсь быстрее автобусов и троллейбусов. Закалка, читатель. Разве что, автомобилям несколько минут проигрываю. Вижу, как ты подумал, что общественный транспорт по катетам ездит, на светофорах время теряет, в пробках, на остановках, пока бабушки на подножках корячатся, а автор наверняка использует гипотенузы и нигде не стопорится. Врать не буду — так и есть. А тебе что мешает сэкономить воздух для города и четырнадцать рублей на карманные расходы?
Но это я всё для красного словца, читатель. Чтоб ты меня умом, честью и совестью эпохи считал и всё такое. Улыбнись. У меня ведь просто денег на тачку нет, всё в кабаках спускаю, когда из степи вырываюсь.
В абаканских барах очень любят твоего нескромного слугу девушки и хозяева заведений. За деньги. Зовут его там не пастухом, а на американский манер — ковбоем. Это — бесплатно.
У барных стоек я вдохновенно лгу про романтику прерий и баснословные прибыли от продаж скота. Так поднимаю престиж животноводства. Мозгами меня Бог не обделил, имею за плечами экономическую вышку, — словом, верят мне. Согласись, читатель, легко подпасть под обаяние одетого по последнему писку, сорящего деньгами специалиста по пиар-технологиям.
Масса добрых молодцев и красных девиц повелись на мои басни, оставили город и врюхались в сельское хозяйство. Не сладко им потом пришлось, многих земля отторгла, но были среди городских первопроходцев и такие, которые пустили дубовые корни на застолблённых гектарах и составили славу подростковой, но жадной до успехов дотационной республики. Короче, я по-своему финансирую аграрный сектор и, между прочим, теряю на этом здоровье. Поди, никто не осудит мои методы. А осудит кто — я не в обиде. Пашни пустуют, пастбища. Им пионеры нужны. Никто не умрёт, если попробует стать крестьянином, скорее — подтянет здоровье. А главное — скучно мне в сельской местности. Я человек общительный, а степь в плане людей разрежена. Бывает, сутками молчком, или лошадиный язык разучиваешь. Подтягивайся, короче, кто может…
Налегке молниеносно перемещались парни, внимательно смотря по сторонам: Санька — на запад, Вовка — на восток. Остановились на границе Алтайского и Бейского районов, на родовом кургане Санькиных пращуров — Арши. Открывшийся впереди пейзаж был всё тот же. Тот да не тот. Трава в незнакомых местах показалась ребятам не густой, а реденькой; суслики — не весёлыми торчками, а вражьими разведчиками; небо — не крышей, а ситом (с востока подволакивало).
Несмотря на переход границы, парни чувствовали душевный подъём — словно в набег шли. Органы чувств обострились, мозги заработали быстрей и качественней. Пастухи отнюдь не чувствовали себя мурашами на просторах. Повторюсь — в степи живёт не так много людей, каждый кочевник на подкорке ощущает себя полновластным хозяином обширных зелёных владений, а не серо-бетонных квадратных метров, как горожанин. Отсюда и гулливерство степняка. Он наравне с весенним разливом рек, летними палами, зимними буранами. Вон хоть у Михи Иптышева спросите, он подтвердит. Кто такой? А приезжайте и познакомитесь. Этого мужика и через сто лет застанете. Пять раз разбойника хоронили, в 2009-ом сам к нему с венком приходил, долго жить будет. Светлая душа. Как соскучится по всем — пускает слух о своей кончине, другим-то способом народ ведь не соберёшь. Зато после чудесного воскресения такой сабантуй, что свадьбы бледнеют, Тун Пайрамы детскими утренниками смотрятся.
12
И тут случилось такое, что подвергают сомнению критики легенд. И даже не из самых яростных. Поначалу не хотелось и мне вставлять в книгу начикнувшийся по хронологии эпизод. Но позавчера на одной из степных троп съехались мы с Володиным отцом грудь коня в грудь коня и после дежурных вопросов: «Как поголовье?», «Как сами?», «Устоит ли погодка?» — я спросил: «Было такое-то или брешут люди про ваших?».
— Всё книжки свои пишешь, — хмыкает Василий Иванович.
— Прозвучало, как хернёй маешься, — говорю.
— Потому что пустое это, Лёха, — снисходительно сочувствует он мне. — В песок воду льёшь, никто ведь не читает.
— Есть и другие, — отвечаю ему.
— Три калеки?
— Девять здоровых.
— Кропал бы лучше научные статейки о животноводстве, — советует. — А за беллетристику и гонорары-то, наверно, не платят. Ненужное чтиво.
— А ведь я диалог с Вами вставлю, — бросаю холодно.
— Пугаешь? — усмехается Василий Иванович.
— Есть такое.
— Что ж я неправду разве сказал?
— Истинную.
— А какого тогда пугаешь?
— А такого: у Вас своя правда, у меня — своя.
— И какая твоя? — спрашивает.
— А простая, — отвечаю. — Такого-то числа, такого-то месяца, такого-то года Василий Иванович говорил о книгах так-то и так-то. Ничего лишнего не прибавлю. Да и личного.
— А смысл?
— А смысл — через десять лет ваша правда может провонять.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
