Когда в начале 1873 года вышли отдельным изданием «Бесы», Достоевский через Победоносцева послал их цесаревичу. Зная через Победоносцева и Аксакова, что цесаревичу близки идеи русской самобытности, Достоевский вскоре пишет ему новое послание, в котором объясняет, что заставило его написать роман «Братья Карамазовы». «Это — почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений, как Нечаевское преступление. Взгляд мой состоит в том, что эти явления не случайность, не единичны, а потому и в романе моем нет ни списанных событий, ни списанных лиц. Эти явления — прямое последствие вековой оторванности всего просвещения русского от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Всего ужаснее то, что они совершенно правы; ибо, раз с гордостью назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими. В смущении и страхе перед тем, что мы так далеко отстали от Европы в умственном и научном развитии, мы забыли, что сами, в глубине и задачах русского духа, заключаем в себе, как русские, способность, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития. Мы забыли, в восторге от собственного унижения нашего, непреложнейший закон исторический, состоящий в том, что без подобного высокомерия о собственном мировом значении никогда мы не сможем быть великой нацией и оставить по себе хоть что-нибудь самобытное для пользы всего человечества. Мы забыли, что все великие нации тем и проявили свои великие силы, что были так „высокомерны“ в своем самомнении и тем-то именно и пригодились миру, тем-то и внесла в него, каждая, хоть один луч света, что оставались сами, гордо и неуклонно, всегда и высокомерно самостоятельными».
16 ноября 1876 года писатель послал цесаревичу несколько «Дневников писателя», сопроводив их очередным письмом, в котором были такие строки: «Нынешние великие силы в истории русской подняли дух и сердце русских людей с непостижимою силой на высоту понимания многого, чего не понимали прежде, и осветили в сознании нашем святыни русской идеи ярче, чем когда бы то ни было до сих пор. Не мог и я не отозваться всем сердцем моим на все, что началось и явилось в земле нашей, в справедливом и прекрасном народе нашем. В „Дневнике“ моем есть несколько слов, горячо и искренне вырвавшихся из души моей, я помню это…»
Цесаревич стал почитателем Достоевского, почитательницей таланта великого писателя была и 32-летняя цесаревна Мария Федоровна. Ей трижды посчастливилось встретиться с Достоевским. Первая встреча произошла 29 апреля 1880 года в Санкт-Петербурге в доме графини Менгден на Дворцовой набережной, 34, на вечере в пользу Общины сестер милосердия Святого Георгия, покровительницей которого она являлась.
Согласно воспоминаниям жены Достоевского — А. Г. Достоевской, «в антракте Федор Михайлович был приглашен во внутренние комнаты, по желанию императрицы Марии Федоровны, которая благодарила за его участие в чтении и долго с ним беседовала».
Однако дочь писателя Л. Ф. Достоевская излагает эту встречу иначе:
«На одном из таких вечеров присутствовала Великая княгиня Мария Федоровна, будущая русская императрица. Она тоже когда-то потеряла маленького сына и не могла его забыть. Услышав чтение моего отца (отрывок из „Братьев Карамазовых“. — Ю. К.), цесаревна принялась горько плакать, вспомнив об умершем младенце. Когда Достоевский кончил читать, она обратилась к дамам, организовавшим вечер, и сказала, что хотела бы с ним поговорить. Дамы поспешили удовлетворить ее желание. Очевидно, они были не слишком умны; зная несколько недоверчивый характер Достоевского, они боялись, что он откажется выполнить просьбу цесаревны, и решили принудить его к этому хитростью. Они приблизились к моему отцу и сказали ему с таинственным выражением лица, что „одна очень интересная личность“ хотела бы поговорить с ним о его чтении.
— Что за интересная личность? — спросил Достоевский удивленно.
— Вы сами увидите… Она очень интересная… Пойдемте скорее с нами! — ответили молодые женщины, завладели моим отцом и, смеясь, повлекли его за собой в маленькую гостиную. Они ввели его туда и закрыли за ним двери. Достоевский был очень удивлен этим таинственным поведением. Маленькая гостиная, в которой он находился, была слабо освещена лампой, затененной ширмой; молодая женщина скромно сидела у столика. В этот период жизни отец уже не заглядывался больше на молоденьких женщин. Он приветствовал незнакомку, как приветствуют даму, которую встречают в салоне своей знакомой, а так как он подумал, что две юные шалуньи позволили себе его мистифицировать, то вышел из комнаты через противоположную дверь. Достоевский, без сомнения, знал, что цесаревна присутствовала на вечере, но подумал, что она уже ушла, или, возможно, он уже забыл по своей обычной рассеянности о ее присутствии. Он вернулся в большую гостиную, был сразу же окружен своими почитателями, вступил в разговор, заинтересовавший его, и совершенно забыл о „мистификации“. Четверть часа спустя молодые дамы, которые привели его к дверям маленькой гостиной, бросились к нему.
— Что она вам сказала? Что она вам сказала? — спрашивали они с любопытством.
— Кто она? — спросил отец удивленно.
— Как это кто? Цесаревна, конечно!
— Цесаревна? Но где же она? Я ее не видел…»
Цесаревна Мария Федоровна не была огорчена столь неудачной попыткой познакомиться с великим писателем. По свидетельству дочери Достоевского, зная о дружбе между ее отцом и великим князем Константином Константиновичем Романовым — знаменитым поэтом, цесаревна обратилась к последнему с просьбой познакомить ее с Достоевским.
4 мая 1880 года великий князь направил Федору Михайловичу письмо: «…В прошлое воскресенье на концерте в пользу Георгиевской общины Ваше чтение особенно понравилось государыне цесаревне, и ей захотелось поближе с Вами познакомиться. Она будет у меня в четверг 8 мая; если Вы не откажетесь прочесть что-нибудь из Ваших сочинений, разумеется, по собственному Вашему выбору, мы будем Вам крайне благодарны».
Дочь писателя свидетельствует: «Отец был несколько смущен тем, что не узнал цесаревну, фотографии которой висели тогда во всех витринах; он принял приглашение».
8 мая 1880 года в Мраморном дворце великого князя Константина Константиновича состоялся вечер Федора Михайловича Достоевского. «Ф[едор]М[ихайлович] читал из „Карамазовых“, — писал на следующий день Константин Константинович в своем дневнике. — Цесаревна всем разливала чай, слушала крайне внимательно и осталась в восхищении. Я упросил Ф[едора]Михайловича] прочесть исповедь старца Зосимы, одно из величайших произведений (по-моему). Потом он прочел „Мальчик у Христа на елке“. Елена (Шереметева — внучка императора Николая I. — Ю. К.) плакала, крупные слезы катились по ее щекам. У цесаревны глаза тоже подернулись влагой». На следующий день великий князь записал в своем дневнике: «Был у цесаревны — благодарит за вчерашний вечер».
Мария Федоровна, неузнанная Достоевским на вечере у графини Менгден и представленная писателю великим князем Константином Константиновичем, произвела явное впечатление на Федора Михайловича. В своем письме из Москвы жене А. Г. Достоевской от 27–28 мая 1880 года Достоевский сообщал: «Я рассказал Каткову о знакомстве моем с высокой особой у графини Менгден и потом у Константина] Константиновича]. Был приятно поражен, совсем лицо изменилось».
