Подлинная ненависть, которую Его Святейшество всегда питал к нему [Чезаре Борджиа] общеизвестна, и [Папа Юлий II] долго не мог забыть своего десятилетнего изгнания. Но герцогом руководит истая самоуверенность и вера в то, что слова других не столь бессодержательны, как его собственные.
Никколо Макиавелли, после избрания папы Юлия II Долгожданные французские войска прибыли в Ареццо в конце июля 1502 года, и Вителоццо Вителли вопреки своему первоначальному бахвальству прервал поход и, по приказу Борджиа, отошел на папские земли. Самому Чезаре пришлось отправиться в Милан на встречу с Людовиком XII и отчитываться за свое поведение, свалив вину на Вителли. Последнему король приказал явиться лично, но кондотьер не приехал, сославшись на несуществующую болезнь. Его желчность и вправду превратилась в своего рода недуг: он никогда не забывал обид и глубоко презирал Чезаре за то, что тот бросил его на съедение волкам. Кроме того, амбиции Борджиа все больше нервировали не только Вителли, опасавшегося рано или поздно стать его жертвой, но и многих других мелких правителей Центральной Италии.
Освобождение Ареццо прибавило Макиавелли новых хлопот. Флорентийцы опасались, что Людовик не вернет им Ареццо и другие земли, пока республика не выплатит ему остальную часть долга за осаду Пизы. Словно подтверждая эти подозрения, Имбо, командующий силами французов в Ареццо, отнюдь не собирался в обозримом будущем возвращаться в город и всеми способами демонстрировал его жителям свою лояльность. Как и в случае с осадой Пизу в 1500 году, не было никаких гарантий того, что французский полководец в Ареццо исполнит распоряжение короля. Но на этот раз флорентийцы запротестовали, вынудив Людовика сменить Имбо на более надежного месье де Лангра. В середине августа Макиавелли побывал вместе с ним в Ареццо и пробыл в городе несколько дней, а спустя месяц вновь задержался там еще почти на неделю. В это время куда более важные дела отвлекали внимание властей от зачинщиков, и, как 8 сентября Никколо напишет послу Пьеро Содерини, Флоренция убеждала французов оставить в регионе достаточно войск для охраны вновь обретенных республиканских владений. В конце сентября, согласившись оставить в городе 150 копий[29] (от 750 до тысячи всадников), Лангр отбыл.
Восстание в Ареццо послужит весьма продуктивным периодом для формирования политического мышления Макиавелли. Спустя год он напишет «О том, как надлежит поступать с восставшими жителями Вальдикьяны» — колкое и пронизанное несколько грубоватой прагматикой произведение в форме докладной записки флорентийским властям. Вновь черпая вдохновение в излюбленных древних трактатах, Никколо на примерах из истории Древнего Рима сравнил то, как флорентийцы поступили с мятежниками. Полагая, что в любую эпоху люди неизменны и охвачены одними и теми же страстями, он утверждал, что в той или иной ситуации их действия уподобятся уже заранее предопределенному шаблону и потому к ним можно применять сходные меры.
Когда римлянам приходилось иметь дело с повстанцами, они проявляли милосердие, если это было выгодно, но обычно разрушали непокорные города, а жителей высылали в Рим или же ввозили столько иноземцев, что местное население оказывалось в меньшинстве. Макиавелли призывал флорентийцев последовать примеру народа, «который был владыкой мира, особенно по части того, как научить вас правлению», и предлагал проявить снисхождение к таким городам, как Кортона и Борго-Сансеполькро. И при этом считал, что было бы разумнее разрушить вечно бунтующий Ареццо и разогнать его жителей, поскольку «римляне находили, что надо либо облагодетельствовать восставшие народы, либо вовсе их истребить и что всякий иной путь грозит величайшими опасностями». За год до того, как записать эти слова, Никколо отправил флорентийским послам в Ареццо письмо, убеждая их схватить как можно больше мятежников, «сколько бы их ни было, даже если город опустеет», поскольку «лучше на двадцать больше, чем на одного меньше».
