– Да…
– При ней всё было по-другому. Большая была деревня. Шумная. Весёлая. И все знали: что-то плохо – иди к ней. Она направит. И накажет, и наградит, и суд совершит. По справедливости. По воле Великого Пламени… Да, Пламя жило в каждом доме. И в моей хате мальцы пищали. Где теперь? Нет. Упорхнули с мамкой.
Он хрюкает несколько раз, вытирается рукавом, продолжает:
– Ты думаешь, почему я пить стал? Потому что Технообщина пришла и сказала: не существует вашего Пламени, и вечного ничего нет, а после смерти мы – тьфу, и исчезли без следа. Только и вспоминай… А это… Это мерзкая ложь! Но жрица наша не может возразить – нет её больше, а сын её и сам…
Он осекается, некоторое время молчит, бормочет:
– Агния – хорошее имя. – И тут же добавляет с усилием… Не просто с усилием, с каким-то колоссальным внутренним напряжением: – Мы будем бороться. И, знай, мы ждём тебя… И верим: ты спасёшь нас. Возвращайся. С дочерью.
– Куда? – спрашивает Молчан.
Горбатый морщит лоб:
– Просто возвращайся сюда. В деревню. Не оставайся там…
> Мара
– Мара… Сильной будет женщиной, это хорошо… – говорит он. – Сейчас нужна сила. Нехорошие дела творятся. Технообщина эта. Безбожие. Пережить, перетерпеть…
Смачно сплёвывает за борт.
– Вот у меня нет сил. Меня размазало… И вся моя судьба… Я же сам теперь её хозяин, да? Пламени нет, и слушаться больше некого… Моя судьба – сиди, молчи, уди рыбу, получай задарма жратву. Загнивай.
– Мы могли бы что-то подкорректировать. Для этого достаточно подать заявку в электронное правительство. Форма очень простая. Со своей стороны я готов…
– Не надо! – прерывает Горбатый. – Не надо мне подачек. Не хочу мараться…
Он налегает на вёсла и хрипит:
– Я теперь сам за себя! Меня теперь не проведёшь!
>Тамила
Горбатый качает головой и произносит:
– Не надо.
– В смысле?
– Ты же гулял с Тамилой, пока она, того, не отчалила.
– Прошу прощения, но я не…
– Слушай, дело говорю. Гулял. Не понравится это твоей новой. Бывших не любят они. Бабы. Моя вот тоже…
Он перестаёт грести и дёргает головой, словно отгоняя наваждение.
– Была моя, да не моя… – шепчет. Снова берётся за весла. – Короче, не надо. Да и курица она, эта Тамила. Не живут сейчас такие.
– Она хорошая, честная женщина.
– Ты на ней не женился, а?
– Нет.
– А урод этот из посёлка её бросил?
– Да.
– И она охапку детей одна тянет. А?
– Да.
Течение сильное, лодку чуть сносит, и Горбатый налегает на весла. Пыхтит. На шее выступает пот. Некоторое время они не разговаривают.
– Ну не курица? – спрашивает наконец.
>Юна
– Юна… Ну, даёшь… Тьфу, мерзота, – он смачно сплёвывает в реку. – Значит, ты всё-таки из этих. Ага.
– Почему?
– Потому что это их имя.
– Чьё?
– Их. Технообщины. Врагов.
Он плюётся ещё и продолжает с яростью:
– Их никто не звал! Мы жили в нашей деревне, как отцы, деды, прадеды. А они пришли и устроили всё это… Помнишь эти лыбящиеся хари?.. Роботы их, сортиры красивые, звон этот из телевизора… Звон-звон-звон, как раньше мы плохо жили: и то не так, и это не этак – а сейчас мы заживём, так заживём; честно, по справедливости, по плану! Ага, нах такую справедливость!..
– Но Юна…
Горбатый с силой налегает на весла.
– ЮНА – это машина. Рычаги, кнопки, мозг компьютерный… А внутри был человек. И кто знает про этого человека? Как его звали? А ведь он был главным в полёте! Он был пламенем… В этом суть. Зырь: они хотят сделать из нас машины. Все эти программы, правила – это способ нас контролировать. Нас программировать!.. А души наши, всполохи огня мирового – загасить, растоптать… Несчастные мы, несчастные…
Когда лодка уже почти касается носом противоположного берега, Горбатый наклоняется вперёд и говорит:
– Ты умный, да. Ты сразу понял, куда дует ветер. И отрёкся от нашей веры. Самым первым. Мы помним.
– Простите, но…
Он отрыгивает, выпускает облако вони, прикрывает рот рукавом, скалится.
– Мы не осуждаем. Новый мир – новые правила.
– Но…
– Главное: пусть дочь знает, откуда вышла. Свои корни. Нашу деревню. Бабку-жрицу… И тогда она сама найдёт путь к Пламени.
Лодка причаливает.
Другой берег. Здесь всегда была жизнь. Школа, почта, магазин, пожарная вышка, остановка автобуса. Одноэтажные деревянные дома с резными ставнями, зелёные сады вокруг, низкие заборчики, картофельные поля. На разбитых улочках – дети, собаки, козы, гуси.
Молчан давно здесь не был. Несколько лет. Теперь он идёт по заросшей, едва видной тропинке к остановке. Смотрит на знакомые дворы, дома. Все запущенные, покосившиеся, заросшие…
Здесь жил дед, который построил самолёт. Все мальчишки помогали ему. Самолёт был неказистым, страшным, но всё же смог подняться в воздух и даже перелететь на другой берег. Это было счастье.
А здесь обитал дядя, которого однажды ночью зарубили топором и бросили в ближайший ручей. Мирный дядя. Попивал, конечно. Но по пьяни не буйствовал. Плакал больше. Убийцу не нашли. Хотя и не искали, кажется.
В небе над домом дяди висит аппарат, отдалённо напоминающий голову чёртика. Из прямоугольного беззубого рта во все стороны тянутся провода. На кончиках антенн-рогов мигают лампочки. Это местный сервер Технообщины. Хотя поток сообщений через него небольшой, он часто отключается без причины.
Молчан грозит ему кулаком. Едва заметно улыбается.
Вот и автобусная остановка. Вся какая-то волнообразная, металлическая, гладкая, новая. Такая, что и не поймёшь сразу, остановка ли это. Всё-таки остановка. С табло и встроенным терминалом электронного правительства. Ничего не работает. В углу терминала кто-то успел намалевать похабное слово.
– Ты с того белега, да?
Мальчуган лет пяти. Беленький, ясноглазый, чумазый. В больших не по размеру штанах с вытянутыми коленками. В руках держит резиновый мяч.
– Да.
– Пливет!
– …Доброе утро.
– А где твой голп? – спрашивает мальчуган и чихает.
– … Голп?
– Ну… голп. Такой, – Он показывает на спину. – У вас тем все такие, голпатые. Ты же с той стороны?
