Дальнейшее Углов воспринимал, как в тумане. В сознании остались лишь обрывки видений, как его везли куда-то на машине. Очнулся он через сутки в отдельной палате. К вечеру его навестил офицер в форме капитана второго ранга. Не представившись, он сразу перешел к сути дела:
— Вот что, старлей. Ты по своим кобелиным делам не в ту постель залез. Муж Зинки уважаемый всеми человек. Особисты тебе могут навязать покушение на видного военного специалиста. Дескать, соблазнил его жену, чтобы дождаться и пристрелить. Но мы тоже не заинтересованы в огласке, а потому напишешь собственноручно бумагу, что ранил себя сам случайным выстрелом и потому претензий, ни к кому не имеешь. Время и место не указывай. Согласен? Я так и думал. Тогда пиши. Вот тебе бланк.
Уже уходя с подписанным документом, офицер сочувственно посоветовал:
— Держи язык за зубами, военкор. Не вздумай, вернувшись в редакцию, потребовать медаль за ранение в боевых условиях. Иначе неприятностей не оберешься. Это я тебе обещаю. Как только станешь транспортабелен, отправим тебя в Москву. Ну, все, прощай. Больше, надеюсь, не увидимся.
Через две недели Углов вернулся в редакцию. Главный, очевидно, был в курсе дела и не стал задавать лишних вопросов. В ответ на просьбу Углова отправить его вновь в Ленинград посмотрел с пониманием:
— Эх, молодость. И там, видать, кобелиными подвигами отметился. Нет, Семен, в Ленинград сегодня вечером летит Дугов. Если у тебя какие-то дела там остались, попроси об услуге товарища. Он, в отличие от тебя, примерный семьянин: не станет личное с служебным мешать. Выздоравливай пока, сил набирайся, а потом видно будет.
Вручая Дугову пакет с собранными наспех продуктами, Углов назвал адрес Лиды и ее детей. Но, вернувшись в Москву, Дугов сообщил, что в указанной квартире никто не живет. Дверь в нее взломана и распахнута настежь. Увидев огорченное лицо товарища, Дугов поспешил успокоить:
— Возможно, их эвакуировали и они живы.
Хотя по его лицу было видно, что он и сам не верит в свое предположение. Вскоре Углова послали освещать наступление на Харьков. Его там тяжело ранило. Он провалялся в госпитале почти полгода. После выписки Углов вместе с войсками шел по Германии. В самом конце войны был контужен разрывом снаряда и вновь попал в госпиталь. Там влюбился во врачиху-хирурга из Воронежа. Они поженились и вместе вернулись в Москву. Скоро у них родилась дочь, а через год и сын.
За все фронтовые и послевоенные годы Углов очень редко вспоминал Лидию и ее детей, волею судьбы встретившихся на его жизненном пути. Но в 1954 году случай вновь всколыхнул его воспоминания о пребывании в блокадном зимнем Ленинграде. В тот день он заехал в гастроном на Смоленской площади. На выходе его внезапно окликнул лысоватый мужчина в очках и с бородой. В первый момент Углов не узнал этого человека. Привиделось что-то из конца войны, и он спросил.
— 1-й Белорусский?
— Нет, Углов, вспомни, как спирт в октябре 1941 года сквозь леденцы цедили. Я Корин, адвокат из Москвы.
— Не может быть, тебя же убили. Я сам видел.
— А вот и нет. Грудь только пробило. Важных органов не задело. В ту же ночь ребята-артиллеристы к своим выходили. Наткнулись на меня, а я еще дышу. Ну, и дотащили на себе до лазарета. В общем, жив остался. Потом в смерше служил и в военном трибунале. Такого уж риска, как в пехоте, не было. А ты как?
— Я военным корреспондентом всю войну прошел.
— Все понятно. Я рад, хоть ты жив остался. О пограничнике и шофере с ЗИСа ничего не слышал? Жаль, лихие были ребята. Да, еще хотел тебя спросить: ты банку с леденцами не брал?
— Нет, я как только подумал, что тебя убило, так ноги в руки — и бежать подальше.
Углову не хотелось сознаваться, что он вместо оказания помощи еще живому товарищу схватил конфеты и поспешил скрыться. А Корин с сожалением сделал запоздалое признание:
— А знаешь. Углов, я ведь тогда прятал в этой банке на дне, под леденцами, крупный бриллиант. Пропал, видно, навсегда драгоценный камушек. Ладно, наплевать, главное, что мы остались живы. Пойдем, тут в соседнем переулке пивная не плохая имеется. Возьмем граммов по двести и отметим наше чудесное спасение.
Обрадовавшись перемене рискованной темы, Углов охотно согласился, и бывшие однополчане, когда-то в страхе прятавшиеся в подмосковных перелесках, отправились отмечать свое чудесное спасение. Вернувшись, домой, Углов задумался о судьбе невольно переданного им бриллианта в руки блокадной семьи:
«Не ехать же мне в Ленинград искать Лидию с детьми и выяснять судьбу драгоценности, мне не принадлежащей». Прошло еще восемь лет, и в 1962 году Углову представилась, наконец, возможность съездить в Ленинград в командировку. В последний день служебной поездки он выкроил время и направился по запомнившемуся на всю жизнь адресу. Позвонив в дверь, едва смог унять бьющееся от волнения сердце:
«Вряд ли новые жильцы знают что-нибудь о семье, сгинувшей здесь в блокаду. Но почему не сделать попытку? Хотя мне и самому непонятно, зачем я это делаю. Я и сам не догадывался, что та далекая и мимолетная встреча так глубоко засела во мне, словно старый не удаленный осколок, непредсказуемо перемещающийся по телу фронтовика-ветерана».
Дверь распахнулась, и Углов удивлённо воззрился на живую и, главное, совсем не изменившуюся с тех давно минувших лет Лидию. Уже через мгновение Углов понял свою ошибку:
«Эта молодая женщина с ясными глазами не может быть Лидией. Чудес не бывает. Я принял за нее повзрослевшую Галину. До чего же они похожи, как сестры близнецы».
И тут в глазах Галины недоумение сменилось узнаванием:
— Это вы? Живы? А мы вас так и не дождались.
— Я был ранен, не смог прилететь. А месяца через два товарищ мой после командировки сюда в город, сказал, что квартира пуста и вас нет.
— Значит, все-таки пытались нам помочь? Не забыли. Мама так и говорила: не мог он нас оставить, случилась с ним беда. Да вы проходите в комнату.
— А с вами-то что произошло? Эвакуация?
— Через месяц все оставленные вами продукты подошли к концу. Остались лишь леденцы. Мама ими заваривала кипяток: по два леденца на кастрюльку. А потом наткнулась на драгоценный камень.
— Я о нем ничего не знал: леденцы взял у убитого товарища.
— А мама подумала, что просто в спешке забыли вынуть. Она тогда расценила находку как очередной подарок судьбы: драгоценность можно было обменять на продукты. Мы с мамой вдвоем поехали на черный рынок, где воры и спекулянты выменивали камушки, украшения, картины на еду. Не удивляйтесь: в городе было немало высокопоставленных людей, не пожирающих до конца своих богатых пайков.
Довольно быстро нашлась покупательница, толстая баба с золотыми зубами. Она, увидев бриллиант, сразу отдала нам все, что у нее было с собой: тушенку, конфеты, крупу, галеты. Обрадованные, мы бросились домой, И лишь возле своего дома я заметила крадущуюся следом спекулянтку. Она наверняка подумала, что у нас в доме еще имеются ценности. Мы с мамой поняли, что, выследив нас, она через час придёт с сообщниками и те убьют нас. Наскоро собравшись, мы всей семьей покинули квартиру через черный ход и перебрались к маминой сестре на Охту. Так и уцелели. Соседи потом рассказывали, как эта баба и два мужика дверь в нашу квартиру взломами.
