Железные ворота в стене, сложенной из нетесаного камня, лязгнули, когда Мартин приотворил их, входя на кладбище. Он стал оглядываться в поисках служителя.
— Отец Марлин? — раздался внезапно голос откуда-то из-за кустов. — Что вы здесь делаете в этот час? Может быть, вы меня ищете?
Могильщик, коренастый человек лет пятидесяти, оказывается, узнал Мартина. Опираясь на лопату, он стоял перед могилой, которую, судя по всему, только что выкопал. По краям ямы были набросаны горки свежей земли. Могилу эту, вне всякого сомнения, заказали ему состоятельные люди, потому что яма была очень широкой и находилась совсем рядом с кладбищенской часовней. Этот храм Господень был построен на средства нескольких богатых семей Виттенберга, и по их заказу в окна вставили дорогое свинцовое стекло, соорудили хоры и увенчали крышу изящной восьмигранной башенкой.
— Вы пришли поговорить со мной о погребении настоятеля лечебницы? — спросил могильщик, наморщив лоб.
Он отступил на шаг назад, словно опасаясь, что новому священнику, не дай бог, придет в голову прикоснуться к нему. Вопреки бытующему в народе мнению, что могильщики якшаются с мертвенно-бледными, бестелесными призраками, которые в полнолуние бродят меж могил, и поэтому похожи на них, виттенбергский могильщик имел весьма представительный вид и осанистую фигуру. Светлая борода была аккуратно подстрижена, белокурые с рыжиной волосы, уже редеющие, расчесаны на пробор. И только грубые ладони его напоминали Мартину о том тяжелом ремесле, с помощью которого он, преодолевая неприязнь и насмешки, добывал себе пропитание.
Мартин встал напротив него, на другой стороне свежей могилы, и посмотрел на кучу земли слева от себя. Какое-то мгновение он колебался, но потом все же начал рассказывать могильщику, зачем он пожаловал на кладбище. Мартин еще не закончил, когда зазвонили колокола церкви Святой Марии.
— Клянусь слезами пресвятой Богоматери, но я не понимаю вас, святой отец! — в недоумении просипел могильщик. — Как это можно? Я не имею права хоронить самоубийц в освященной земле!
Мартин, протестуя, поднял руку. Он знал, что будет нелегко убедить могильщика помочь ему в осуществлении задуманного, но нервы его были на пределе, и он был уже не в силах уговаривать могильщика.
— Никого тебе хоронить не надо, — громко сказал Мартин. — Я просто прошу тебя вырыть еще одну могилу, и все. Неужели ты не понимаешь?
— Мне жалко этого парня, но… Он ведь проклятый. Ведь это же священная земля, спросите у декана, если мне не верите. Самоубийцам не место на кладбище, и подавно не место возле часовни. Вы подручного палача позовите, пусть он его закапывает. Да пусть кто другой с ним разговаривает, а не вы, ведь его ремесло еще позорнее моего!
— Будь добр, уйди с моей дороги! — воскликнул Мартин.
Подобрав рясу, он обежал вокруг могилы. Могильщик в испуге посторонился и, поскользнувшись, чуть было не свалился в яму. Он со стоном выпустил из рук лопату.
— Явится дьявол, чтобы забрать его душу, — запричитал он, — и тогда…
Мартин взъярился:
— …И тогда я выйду ему навстречу и уж позабочусь о том, чтобы он нас больше не истязал! Давай лопату! Раз ты не хочешь мне помочь, я сам вырою эту могилу! А ты беги-ка живо на Лангештрасе да скажи, чтобы мастер Отто вез сюда своего сына. Да поторопись!
Возле ворот тем временем собрались люди. Громкая перепалка среди могил привлекла их внимание. Разинув рты, смотрели они, как их приходской священник берет в руки лопату могильщика и словно одержимый начинает копать землю. Среди людей прошел испуганный ропот. Мартин на секунду поднял голову. Его взгляд упал на магистра Карлштадта, который присоединился к ротозеям. На нем была красная мантия, означавшая, что он профессор университета.
— Некоторые люди в тщеславном самомнении утверждают, что если ребенок покончил с собой, то он проклят! — крикнул Мартин, обращаясь к собравшимся у ворот. Он посмотрел на них с осуждением. Судя по их насупленным лицам, они были точно такого же мнения. — И здесь они стоят только потому, что не хотят упустить момент, когда земля разверзнется и поглотит богохульствующего священника. Но я говорю вам, что дьявол искушал его, и бедная душа не нашла достаточно сил, чтобы противостоять злым козням врага человеческого. Этот ребенок не более виновен в отчаянии, насажденном в его сердце, нежели невинно убиенный разбойниками в лесу!
Тележка с большими деревянными колесами загрохотала по неровной дорожке, ведущей к арке кладбищенских ворот. С гоготом прыснули в разные стороны гуси, бродившие возле ограды. Группа одетых в черное мужчин и женщина, лицо которой было закрыто густой черной вуалью, осторожно сняли с тележки носилки, на которых лежало тело, завернутое в белую льняную ткань. Возбужденно перешептываясь, зеваки отступили назад: опасно было стоять слишком близко к покойнику, который сунул голову в петлю, — это могло принести несчастье. Мужчины молча пронесли носилки мимо могильных камней. Мартин ждал их у ямы с ободряющей улыбкой.
— Господь смилостивится над нами, — сказал он, — ибо Господь милосерден. Ему ведомы бури, бушующие в сердцах наших! Когда-то я думал, что Он наказывает нас при жизни нашей, потому что Он мстителен и до четвертого колена преследует человека за грехи его. Я был убежден в том, что Он только и ждет, когда мы ошибемся, чтобы обвинить нас в предательстве. — Мартин с решимостью отбросил в сторону лопату и осенил могилу крестным знамением. — Но я заблуждался, слышите?! Те, кто считает, будто Господь наш есть гневный судья, не знают того, каков Он на самом деле, ибо видят они лишь пелену, завесу, для них темное облако затмило лик Его. Если мы твердо поверим в то, что Христос — спаситель наш, то Господь встретит нас милосердием. Твердо верить в Господа означает не отвергать любовь Его.
Лицо Мартина просветлело. Поверх голов мастера и его жены смотрел он туда, где у ворот стоял профессор Карлштадт, нервно теребя бороду. Наконец Мартин дал знак опустить носилки в освященную им могилу.
— Те absolvo a peccatis tuis, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen! — произнес он.
Профессор Карлштадт бесцельно брел по улочкам квартала, прилегающего к городской стене. Все мысли его крутились вокруг происшедшего на кладбище. «Как посмел Лютер по собственному почину провести погребение самоубийцы! — вновь и вновь спрашивал он себя. — Да к тому же в освященной земле!»
Дрожа, магистр плотнее запахнул полы подбитой мехом мантии. Голос монаха так и звенел у него в ушах.
— Вам нехорошо, господин?
Перед ним стояла какая-то женщина. На ней было замызганное шерстяное платье в клетку и стоптанные деревянные башмаки. Карлштадт, что-то припоминая, наморщил лоб. Да-да, кажется, он видел эту женщину у кладбищенских ворот. Она тоже слушала монаха, ловя каждое слово.
— А, ты… ты торгуешь хворостом и живешь в лачуге за городской стеной, верно? — спросил он слабым голосом, хотя заранее знал ответ. Голова у него немного кружилась, глаза застилал туман. Только теперь он заметил рядом с женщиной маленькую девочку с белыми как лен волосами.
