За открывшейся, как в маршрутке, дверью оказалось страшное, пахнущее керосином тесное пространство пассажирского отсека.
– Сколько килограммов? – спросил у Германа Толик.
– В чем?
– В вас?
– Герман прыгать не будет, он только посмотрит, – вмешался Петр.
Лейтенант на это только разочарованно хмыкнул.
Около небольшой скамьи стояло три ранца – с парашютами, как догадался Герман. Ноги у него стали ватными, во рту образовался неприятный кислый вкус. Петр снял куртку Honda и оказался в горнолыжном комбинезоне. Старец в цилиндре подал ему новый шлем, на сей раз для воздушного плавания, – то был сияющий медный шлем гладиатора.
– Мы прыгнем, – предупредил Германа Магнитский. – С утра это как чашечка кофе. Но вначале я вам кое-чего покажу.
Сергей сел рядом с ними и закрыл дверь. Толик включил лопасти.
– Вас как, с ветерком?! – хохотнул он, надевая наушники.
Герман узнал это ощущение. Дежавю. Его поднимало вертикально наверх, все дальше от земли, как будто кто-то взял невидимой рукой за шкирку.
– Человек должен покорить четыре стихии, – орал в ухо Магнитский. – Воздух, воду, землю и огонь. Его императорское величество много раз совершал этот подвиг…
Сергей незаинтересованно махнул рукой.
– Покорив четыре стихии, человек открывает в себе новые силы.
– Ты его больше слушай, – улыбнулся император.
– Вот, Толик, кстати, – не унимался взвинченный винтокрылом Магнитский. – В прошлом пожарный.
– Тоже госпитальер? – уточнил Герман.
– Нет, но тоже помогает людям, – дипломатично улыбнулся Петр, а затем добавил к чему-то: – Если зацикливаешься на себе, приходится всего бояться.
Набрав высоту, вертолет качнулся, повернул и поплыл над лесом.
Магнитский поманил Германа к стеклу в носовой части и показал на шикарный ковер цветного разложения под ногами Толи:
– Сейчас увидим.
– Что?
– Вон!
Он показал на бетонную круглую проплешину посреди леса:
– Видите?
Герман кивнул.
– Стартовая площадка.
– А где корабль?
– Корабль скрыт. За ветвями. Отсюда самая прямая ось пойдет на Сириус тринадцатого октября. В день предательства ордена. Нужно все успеть.
Немного подумав, Герман крикнул:
– Хорошо.
– Что?
– Хорошо, говорю, я согласен.
Петр положил руку Герману на плечо:
– Спасибо. – Он порывисто обнял Пророка. – Я так и знал. – Затем, обернувшись к Сергею, сказал: – Герман согласен.
Магистр, кажется, не слышал.
– Скоро поля начнутся, – крикнул он. – Сейчас прыгну.
Надев ранец, Сергей открыл дверь. В пассажирский отсек хлынул холодный сентябрьский воздух. Крикнув на манер американских морпехов «си я!», он оттолкнулся от ступени, расставил руки и ноги, лег на поток и поплыл в сияющей белизне. Герман успел заметить, как надулись перепонки его костюма.
– Вингсьют, – завистливо вздохнул Петр. – Когда-нибудь тоже попробую.
– И я, – сказал Герман.
Четыре
– Имя, фамилия?
– Герман Третьяковский.
– Возраст?
– Сорок лет.
– Хронические заболевания?
– Таких, чтобы серьезно, не было.
– Врожденные заболевания?
– Нет.
– Жалобы на сердце, шумы, аритмия, одышка?
– Ну что вы!
Девушка-врач оторвалась от записей и недоверчиво посмотрела на пациента. Она была слишком красивой для такой должности: большие печальные глаза, скорбно сложенный рот. Одна ли это из семидесяти двух полногрудых жен? Высокая и величественная, чем-то похожая на Катрин в молодости.
Для правдоподобия Герман весело подмигнул и по-гагарински улыбнулся:
– Здоров, как космонавт. Даже не знаю, что я тут делаю!
Доктор и бровью не повела. Вся ее внешность предупреждала о том, что шутить не стоит – не только с ней, но и вообще. Это была дорогая клиника.
– Ложитесь.
Расстегнул гавайскую рубашку, плавно, по-стриптизерски, обнажая еще далеко не дряблый торс. Снял свои ярко-вишневые штаны и знаменитые Camper на резиновой шнуровке, с красной, непревзойденно легкой подошвой (мы объявили войну силе тяготения).
– Носки?
– Да.
Залез на кушетку.
– У вас отекают ноги? – спросила она, легко проведя рукой по его голеностопам.
– Бывает. Осенью.
«Ах, если бы вот так жеТы провела повыше,
Чтобы снять другой отек», – придумал нечто вроде хоку Герман.
У него было прекрасное настроение, несмотря ни на что.
Девственница протерла его ваткой, как какую-то старинную лакированную вещь, и закрепила на груди искусственные сосцы кардиографа:
– Немножко полежите, вот так расслабленно.
Подмывало спросить, в курсе ли она, что такое скафандр нового типа «Грани», так подозрительно похожий на прибор для снятия кардиограммы. Но Петр умолял соблюдать осторожность и не задавать лишних вопросов.
– Я ненадолго отойду, – снова произнесла женщина. – Вы полежите спокойно.
Когда дверь закрылась, Пророк представил, что они вдвоем в темной квартире на двадцать седьмом этаже ЖК «Измайловская роща». И тут же вспомнил, что у него уже где-то полгода не было женщины.
Снова открылась и закрылась дверь.
– Все нормально?
Он кивнул. В домашних условиях холодность этой Прозерпины вполне могла обернуться страстностью, о чем свидетельствовали хотя бы эти естественно полные, изящно изогнутые губы.
– Не ерзайте, – послышался ее властный голос.
После вертолетной прогулки, видно, произошел мощный выброс дофамина. Нужно успокоиться и представить неподвижное грезовое состояние, которое ему предстоит.
– М-да… – Она держала в руках кардиограмму и с недовольным видом покачивала головой. – Дела у вас не очень, если честно.
– Правда? – Он все еще пытался иронизировать.
– Вы в последнее время точно себя хорошо чувствовали?
Пророк поднял глаза к небу, вспоминая. Теперь ему казалось, что он всегда себя чувствовал приблизительно, как сейчас.
– Кажется.
– У вас постинфарктное состояние. – Прозерпина смерила его взглядом. – Это значит, что вы перенесли инфаркт.
