Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
Позже, уже летая командиром на больших самолетах, возвращаясь с севера домой, с большой высоты я пытался найти в холодной и немой тайге крохотные огоньки Жигалова, и уже отталкиваясь от них по прямой, как еще в школьные времена, отталкиваясь от звезд Большой Медведицы по внешней стороне ковша, искал Полярную звезду, так и здесь я искал огоньки Чингилея. Иногда находил, но чаще всего ответом мне была пугающая пустота.
Уже тогда было ясно, что малую авиацию добивают, она подверглась такому разорению, после которого на восстановление понадобятся годы; все посадочные площадки и аэродромы зарастали кустарником и травой, а самолеты были пущены на слом. Коля Мамушкин на мой вопрос, как же теперь добираются люди до Жигалова, ответил, что до Чикана и Жигалова можно добраться на машине и что на месте Чингилея остался всего один дом.
— Это Ватрушкин любил летать туда и делал все, чтобы площадку не закрывали, — сказал Мамушкин. — И меня туда похлопотал, спасибо, я успел застать патриархальную таежную Русь, ту, которая была и которой уже никогда не будет. А Брюханов помер вскорости после того, как перестали летать в Жигалово самолеты, — поведал Коля. — Васька Довгаль видел его в поликлинике. Брюханов похвастал, что был у врача, давление сто двадцать на семьдесят, и пошутил, что ему с таким давлением можно и в космонавты.
— А через два дня в автобусе ему стало плохо. Успели только довезти до больницы.
Эти подробности я знал. Знал я и то, что Мамушкин так и не стал восстанавливаться на летной работе, после Чингилея его перевели работать в Киренск. Там он и застрял. Но говорить на эту тему не хотелось, чего ворошить прошлое. Уже прощаясь, Мамушкин добавил:
— Наша Аннушка, ну помнишь ту учителку, она, представь себе, уехала. Ты думаешь, к этому артисту? Нет! Кстати, у нее, говорят, от того артиста ребенок родился.
— Казимирский, — припомнил я.
— Аннушка Капелюшка, так ее прозвали в Жигалове, уехала не с ним, а с Митричем. Говорят, у них еще двое сыновей родились. Двоиняшки. Вот и пойми этих женщин. Диалектика! — Мамушкин поднял вверх указательный палец. — Пришел, привез сухих дров, растопил печь. И взял в полон! Много ли женщине надо?
— Ну, ты не скажи, им, как и всем, хочется многого, — сказал я, пораженный неожиданной новостью.
— Кстати, крестным отцом у них стал наш командир летающего сарая, — не замечая моих слов, продолжил Мамушкин. — За ним это прозвище прилипло, не оторвешь. Он после ухода на пенсию преподавателем в учебно-тренировочном отряде работал. Мамушкин неожиданно хохотнул: — Мне говорили, он и там рассказывал молодым летунам, как спасал Тито. Да, чуть не забыл сказать самого главного. Аннушка про тебя часто спрашивала, интересовалась, как складывается твоя летная судьба. Стал ли ты капитаном? Кстати, если говорить о ней, то она была настоящей учителкой, без всяких там но. Ее в Чингилее, да и в самом Жигалове еще долго вспоминали. Но кого бы она сейчас там учила? Медведей или бурундуков. Народу там совсем не осталось. Разъехались кто куда. Я недавно приезжал туда. Да, заброшенные избы стоят. А вот мой сарай остался. Я в нем переночевал, вспомнил, как мы с тобой по ягоды ездили. Встретил я там охотника — Пуляева, он там до сих пор белку и соболя промышляет. Так он мне сказал, что летную площадку до сих пор Мамушкинской называют. Еще он сказал, что хочет церковь там поставить. Как в Сурове. Приехал какой-то парень из Якутии и на месте родной исчезнувшей деревни поставил церковь.
— Оставил след на земле, — засмеялся я.
— Да, оставил, но вокруг все поросло бурьяном. Все! — с неожиданной злостью сказал Мамушкин. Нет главного — людей. Эх, Россея-матушка! Умом ее не понять. Даже с помощью диалектики.
Командировка в Киренск
Нет, нам еще повезло. Случись это минутой раньше, пришлось бы садиться на Лену или, чего хуже, падать в город. Мы уже прошли дальнюю приводную радиостанцию, когда в гул моторов вплелся посторонний звук, словно, попав на вибратор, заходила ходуном приборная доска.
— Отказ левого двигателя, — крикнул бортмеханик. Самолет, до этого послушный, податливый, вдруг взъерошился, заваливаясь набок, стал уходить с посадочного курса. Будто нес я на себе тяжелый рюкзак, переходил по бревнышку, и тут неожиданно лопнула одна лямка.
Я надавил на педаль, крутанул штурвал в сторону работающего двигателя, почти одновременно то же самое сделал второй пилот Александр Долотов.
Глухо, по-звериному ревел здоровый двигатель — на борту было около трех тонн свежих помидоров. Быстро, гораздо быстрее, чем нам бы хотелось, надвигались потемневшие от дождя крыши домов, мокрые огороды, острые, напоминающие охотничьи рогатины, заборы.
Мы примостились на краю аэродрома, разбрызгивая лужи, пробежали немного, я нажал на тормоза, самолет клюнул носом, остановился. На стоянке сразу же заметили стоящий колом винт, через несколько минут подошел трактор, к передней стойке самолета приткнули водило. Трактор поднатужился, из-под гусениц комьями полетела грязь, под нами жалобно заскрипели шасси, и нас потянули на стоянку.
Там тракторист отцепил водило, помахал нам рукой и уехал в гараж. Мой бортмеханик Николай Григорьевич Меделян, которого мы все по-свойски называем дядя Коля, выбросил из самолета металлическую лестницу и начал спускаться на землю. Следом за ним, придерживая фуражку, спустился второй пилот Долотов. Я перевел дух и, чувствуя, как утихает разбушевавшееся сердце, еще раз мысленно прокрутил аварийную посадку и похвалил себя: все было сделано четко и правильно. И свидетельством тому были мокрые стекла фонаря кабины, блестящие мокротой листья тополей и обычные шумы, доносящиеся с земли. В пилотскую кабину заглянул сопровождающий грузы Угринович, завертел по сторонам маленькой воробьиной головкой:
— Долго простоим, нет?
— Думаю, что долго, — ответил я, — вещи бери, придется ночевать здесь.
— Ай-я-я, — простонал сопровождающий, — пропадут овощи.
Что-то обещать было не в моих правилах, я молча собрал портфель, сунул в него полетные карты, обежал глазами кабину, не забыл ли чего.
Спустившись по шаткой лесенке, я увидел, что левая мотогондола и все брюхо самолета были залиты черным вспененным маслом, оно продолжало капать на землю, расплываясь сизыми пятнами.
Киренский техник Иннокентий Малышев, натянув на глаза мокрую замасленную беретку, подкатил к самолету стремянку, открыл капот и чуть не по пояс влез в двигатель.
На улице безразличный ко всему нудил мелкий дождь, и, должно быть, оттого было по-осеннему прохладно и сыро, и, хотя стоял конец августа и по календарю еще полагалось тепло, казалось, солнце по пути к этой северной земле, как и мы, сделало вынужденную посадку, и нам вместе с ним предстояло ждать следующего лета.
Всем экипажем мы столпились около стремянки, ждали, что скажет Малышев.
— Все как в кино. Прилетели, мягко сели. Высылайте запчастя. Фюзеляж и плоскостя, — глухо, будто из бочки, сказал техник. — Короче, головку у цилиндра со шпилек сорвало. Чего доброго, придется двигатель менять. Сейчас сделаем полную диагностику, посмотрим.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
