Лето кончилось, яблоко налилось чрезмерной медовой спелостью и ждало старика, готовое само упасть в его руки.
Августовское тепло незаметно растаяло, и ветер ободрал с дерева пожелтевшие листья. Только яблоко держалось за ветку последними силами и все смотрело на дверь дома – ждало старика.
Наступили холода. Ветка вздрогнула от внезапно нахлынувшей легкости – сморщившийся, высохший плод упал на землю, и первый снег тихо, без суеты начал покрывать его белым пухом. Стало тепло. Снег скрыл яблоко целиком. Старик так и не пришел.
«В Петропавловске-Камчатском – полночь»
Голод стал нестерпимым, и кролик вылез из норы.
– Эх, морковочки бы, – приговаривал он, бродя по окрестностям в поисках пропитания, – да с потрошками.
Почему с потрошками, с чьими потрошками – он не задумывался, смутно припоминая, что когда-то от кого-то слышал нечто подобное. Память, вообще, часто его подводила, но кролик не расстраивался.
Окрестности морковочкой не баловали – сухая, лысая твердь лежала везде, куда ни брось взгляд.
Кролик все бродил и бродил, пока не увидел, что невдалеке поскакивает крольчиха. Пригляделся – точно крольчиха. Поскакивает.
– Тоже неплохо, – рассудил кролик и поскакал вслед.
Так они и скакали, крольчиха – впереди, поигрывая прекрасными задними бедрами, которыми она особенно гордилась, а за нею – кролик, пуская слюну от вида этих задних бедер и от непрекращающихся фантазий о морковочке.
Но бедра вдруг подпрыгнули совсем уж игриво и исчезли. Были – и нет. И ладно, если бы они исчезли сами по себе, но они прихватили с собой крольчиху, а это изрядно портило планы кролика на короткую, но счастливую жизнь. На отсутствие бедер он мог бы посмотреть философски, но на отсутствие целой крольчихи – не получалось.
Кролик опять побрел. Голод подступил к нему с удвоенной невыносимостью.
– Я так голоден, что и тигра бы съел, и слона бы съел, и крокодила бы съел, и от носорога оставил бы один только рог, или два, – кролик сполна отдался кулинарным грезам. – Да что там, если бы ко мне в лапы сейчас попался удав, я и удава бы проглотил всего целиком, не разжевывая.
Он вдруг встал. Перед ним в сухой пустынной тверди зияла дыра.
– Норка, – пробормотал кролик.
Он осторожно подошел к краю дыры и заглянул. Дыра была полна абсолютно черной, непроглядной тьмы. Чернота пугала и одновременно манила своей таинственностью. Кролик вглядывался в нее, чувствуя странное влечение, побуждавшее его войти внутрь. Ему стало казаться, что в самой глубине норы он видит едва уловимый свет. И музыка – там определенно играла музыка. Он прислушался.
– Продолжаем праздничный концерт по вашим заявкам, – торжественно объявил далекий, бесплодный до стерильности голос.
Из норы повеяло запахом поджариваемых свиных шкварок, кролик утер лапкой слюну и почувствовал, что сил сопротивляться притяжению заманчивой пустоты у него больше нет. Он нервно дернул хвостиком и прыгнул.
Нора оказалась глубокой и довольно влажной. Кролик скользил по ней, не прилагая к тому никаких усилий, увлекаемый все дальше.
Пятно света позади сомкнулось и исчезло.
Но тьма была вовсе не такой непроглядной, как представлялось снаружи, – алый рассеянный свет сочился со сводчатых стен, и на его фоне стали отчетливо различимы проносящиеся мимо частые темные линии неведомых огромных ребер.
Кролик заметил, что своды извиваются и глотательно-поступательное движение норы само ведет его по ней.
– Как это удобно – самодвижущаяся нора.
Нечто первородное и даже интимное было в этом путешествии.
Нора раскрывалась хитросплетениями поворотов, впадин, подъемов, закручивалась кольцами и целыми спиралями. У кролика начала кружиться голова, он потерял верх и низ, начало и конец. И вообще, что следует считать началом норы, а что – концом? Он предался философским изысканиям и никак не мог признать превосходство одной теории над другой.
– Жизнь имеет форму норы, лишь в одном конце которой лежит морковка… Или в начале, – кролик опять запутался и вздохнул. – Эх, если бы она лежала посередине.
Глотательно-поступательное движение вдруг прекратилось, своды разошлись в стороны, и кролик очутился в пещере, напоминавшей склеп.
– А здесь уютно, – решил он.
Кто-то чихнул.
– Будьте здоровы, – сказал кролик и, вглядевшись розоватыми глазками в красноватый полумрак, заметил крольчиху. Ту самую – с порочными бедрами рубенсовской кисти.
Крольчиху не пришлось долго уговаривать, и они тут же начали жить вместе.
Первое время они были счастливы. Но после неуловимо пронесшейся брачной церемонии кролик вспомнил, что хочет есть. Не обнаружив на столе свиных шкварок, которыми его хитроумно заманили в эту глухую нору, он понял, что женился неудачно и скоропалительно, ошибочно приняв голод за любовный зуд. Но решил не отчаиваться и прибег к дипломатическим уловкам для налаживания контакта в целях извлечения пользы из проигранной партии:
– Пожрать бы чего-нибудь, – начал он издалека.
– В доме шаром покати! – взбеленилась крольчиха. – А тебе все только бы спать да жрать!
– Начинается в колхозе утро, – подытожил кролик.
Неприятный женский бас с нотками восхищенного идиотизма закряхтел из пустоты и вклинился в их беседу:
– Небывалый урожай моркови собрали в этом году жители колхоза «Путь к коммунизму».
– Это еще кто?
Кролик огляделся. Взгляд его упал на груду мятого, словно кем-то пережеванного хлама в дальнем от входа углу пещеры. Из хлама торчала антенна карманного радиоприемника.
– Откуда это здесь? – удивился кролик.
– Откуда, откуда… – раздраженно бурчала крольчиха, – Забыл кто-то.
– Кто – кто-то?
Кролик впервые задумался о том, что у всякой порядочной норы имеется хозяин. Хозяин этой норы куда-то исчез. И хотя нельзя сказать, что кролика это огорчало, все-таки сумрачная странность всего происходящего начала доходить до него, но так и не дошла, споткнувшись о препоны, умело расставленные самим же кроликом.
– Нам не дано постичь промысел мироздания, – рассудил кролик, опуская шлагбаум перед одолевавшими его догадками. И чтобы отвлечься от непостижимого, отправился на промысел пропитания.
Он начал изучать пещеру и с изумлением обнаружил, что пол ее усеян костьми, самыми разными – ему попадались кости птиц, зверей, людей и даже кроликов. Кроличьих костей было особенно много.
– Что же это такое получается – так хорошо жить начали, а тут…
