Она и теперь помнила его лицо, потрясенное и недоверчивое. Смешно, подумала она, очень смешно. Лорен решила, что люди редко ему улыбались, и удивилась тогда. А удивляться-то нечему: ведь улыбка — это последнее, что он мог от нее ожидать. Все что угодно, но не улыбку.
Ах, какая свинья, думала Лорен, вспоминая, как он подбирался к ней, все ближе с каждым днем. Спрятавшись под покровом анонимности, он обольщал ее заново, зная, что потеря памяти сделала ее беззащитной. Чесси старался защитить ее, но Лорен сама встала между ними, дав понять, что хочет, чтобы Соломон жил в их доме. Да, он умело и холодно воспользовался ее беспамятством, и Чесси ничего не мог поделать.
Неожиданно она вздрогнула от воспоминания. И все ее тело вспыхнуло.
Сон! — подумала она, глядя перед собой остановившимися глазами. Сон? Да сон ли это был? Может быть, она все-таки пошла к нему в лунатическом трансе и Соломон взял то, что она сама, не сознавая, предложила ему?
Этого Лорен не знала. Девочка, которой она себя считала, такого бы не сделала. Но женщина, растревоженная в тот вечер ласками и поцелуями, могла пойти к Соломону в поисках того, чего так жаждало ее тело.
К горлу снова подступила тошнота, и она закрыла глаза руками. Неужели это случилось? Дверь отворилась, и Чесси спросил взволнованно:
— Что такое? Голова сильнее болит? Может быть, позвонить доктору?
Лорен вытерла глаза и медленно опустила руки.
— Нет, все в порядке. — Она глубоко вздохнула и спросила: — Он уехал? — Чесси заколебался. Лорен видела, что сейчас он соврет. — Значит, не уехал? — спросила она резко.
— Как бы я хотел выгнать его вон! — Дядя бормотал, злясь на свою телесную немощь. — Если б я был моложе, да и руки не были бы такими бесполезными… — Его слабые руки напряглись, как бы желая схватить Соломона за горло. — Он отказался уезжать, и я ничего не могу поделать.
— Я поговорю с ним, — сказала Лорен, что-то решив про себя.
— Что ты! Нет! — Дядя смотрел на нее, как на безумную.
— Я поговорю с ним, — сказала она спокойно и холодно. — И тогда он уедет.
Чесси попытался переубедить ее, но тщетно. В конце концов он вышел, а она осталась сидеть и ждать, глядя в окно на утренний свет, который казался ей тьмой без края.
Лорен хотела навсегда избавиться от Соломона, и хотя у нее не было сомнений в мудрости такого решения, оно означало новую боль сейчас и в будущем. Но боль стала привычной для нее в прошлом, значит, она сможет жить с ней и теперь. Уход Соломона будет для нее примерно тем же, чем были для дяди больные руки: потерей истинного счастья и смысла жизни… Злую шутку сыграла с ними обоими жизнь — использовала для расправы то, что было им всего дороже.
Лорен услышала шаги и напряглась, ведь она не услышит их больше никогда в жизни. Соломон бежал, прыгая через ступеньку, и она чувствовала, как он торопится к ней. Вот он уже стоит в дверях и глядит на нее, потом подходит к кровати своей изящной, какой-то хищной походкой, опускается на колени и подносит ее руки к губам.
— Уезжай-ка ты, Соломон, — сказала она тихо. Он вскинул черноволосую голову, темные глаза уставились на нее. Но прежде, чем он заговорил, она продолжила тем же ровным тоном: — Я не хочу тебя больше видеть. Уезжай и не возвращайся. Подавай на развод, или я это сделаю, мне все равно. Но я хочу, чтобы это кончилось.
— Послушай, Лорен… — начал он.
Но она прервала его, покачав головой:
— Нам не о чем говорить.
— Дай мне объяснить тебе, — начал он снова.
Лорен опять прервала:
— Ничего не надо объяснять.
— Неужели? — Он стоял, возвышаясь над ней, лицо его стало жестким. — Тогда почему же ты не даешь мне говорить?
— Не хочу больше вранья.
— Я никогда тебе не врал!
— Да?
Она опустила голову. Всего какую-то долю секунды звучал в ее голосе сарказм, но Соломон сразу напрягся и переступил с ноги на ногу.
— Нет, — бросил он в ответ, — никогда! То, что ты увидела в тот день, было моей первой встречей с Барбарой с тех пор, как я полюбил тебя.
Это было первое признание в любви, которое она услышала от Соломона, но оно не принесло ей счастья. Лорен ждала его все время, пока была замужем, представляя, какое облегчение и радость придет вместе с ним. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме холодной тоски.
— Какая разница, сколько раз это случалось. И одного вполне достаточно. — Она смотрела прямо на него, и глаза ее были полны презрения.
— Да ведь ничего не было, — оборвал он ее. — Сверх того, что ты видела. Барбара поцеловала меня, а не я ее.
— Не войди я в эту минуту, разве этим бы ограничилось… — сказала она, брезгливо изогнув губы.
— Послушай меня, — проговорил Соломон, опускаясь на кровать и крепко беря ее за плечи. Темные глаза его горели. — Ты должна мне верить.
— Я никогда тебе больше не поверю. — Ее глаза отвечали ему ледяной холодностью. — Не хочу тебя видеть. Между нами все кончено.
— Нет, не все!..
Она заметила в нем какую-то расчетливую мысль. Она так хорошо знала все выражения, которые принимало его смуглое, твердое лицо, что ей не трудно было понять, о чем он думает. Он вспоминал, как она потянулась к нему в эти дни, глаза его заблестели, лицо смягчилось.
— Вчера ночью у меня создалось совсем другое впечатление, — сказал Соломон хрипло, и взгляды их встретились.
Теперь она знала наверняка: то, что произошло в его спальне, ей не приснилось. Она пошла к нему, как наркоман за наркотиком, и он взял ее, хотя знал, что она не в себе. Лорен изо всех сил оттолкнула его и отвернулась, чтобы избежать чувственных губ.
— У тебя нет никакого права на это! — воскликнула она сердито.
— У меня есть на это все права, — заверил он, и лицо его не предвещало ничего хорошего. — Ты пришла, потому что хотела меня, как я — тебя, как я всегда буду тебя желать. — Его рука скользнула вдоль шеи, сильные пальцы добрались до мягких серебристых волос и стали нежно их перебирать. — Дорогая моя, я так скучал по тебе, что не могу передать. Поэтому и приехал, хотя Чесси просил меня оставить вас в покое, пока ты ничего не помнишь. Мне необходимо было тебя увидеть, хотя бы издалека. Целый год я жил одними воспоминаниями…
— Мог бы уже привыкнуть, — заметила она едко и услышала, что у него даже дыхание прервалось.
— Нет! — воскликнул он, протестуя.
Она поняла, как глубоко он задет, и обрадовалась, да, обрадовалась тому, что он страдает, так страдает, как она сама страдала раньше, как предстояло ей мучиться в будущем. Острые когти любви достали наконец Соломона и вонзились глубоко. Лорен видела это и ликовала.
— Уходи, — повторила она. — Ты мне больше не нужен. Все кончено.
