Самое интересное свидетельство о его калькуттских годахоставил венгерский путешественник – художник Агоштон Шёффт, который нарисовал вКалькутте единственный достоверный прижизненный портрет Чомы Кёрёши. Шёффтзапечатлел его не только карандашом, но и пером: «Между прочим, долженпризнаться, мне не доводилось встречать человека чуднее и необыкновеннее. Онживет затворником в здании Азиатского общества, откуда редко выходит. Вечеромсовершает краткую прогулку по двору, а затем велит запирать себя в комнате, икогда я во время моих вечерних прогулок верхом желал навестить его, мне всегдаприходилось ждать, покуда слуги принесут ключи, и я всегда находил его средикниг. Он был весел, смеялся и всегда приходил в отличное расположение духа,когда мог поговорить о Венгрии».
Чома долго тянул со своей последней экспедицией. Вероятно,его подтолкнули слова Шёффта, который выразил опасения, что если Чома пробудетв Индии еще 10 лет, как собирался, то может не вернуться на родину. Кёрёшивспомнил о своем долге перед родиной, которая ждала от него открытия прародинывенгров. Видимо, в нем совершалась внутренняя борьба: тягостные предчувствиясменялись новыми надеждами. Ибо, найдя немало совпадений в лексике монгольскогои венгерского языков, он надеялся найти следы возможных общих предков венгров,тибетцев и монголов, а для этого хотел побывать в Бутане и, перевалив черезГималаи, в Монголии. История распорядилась иначе. По намеченному Чомой путиевропейцы прошли только спустя 80 лет – это была Трансгималайская экспедиция Н.К. Рериха.
Современные языковеды выяснили, что родства между венгерскими тибетским или монгольским языками нет, речь может идти только озаимствованиях. Да и таинственные югары тоже к венграм не имеют отношения. Этипроживающие в Китае, точнее во Внутренней Монголии, желтые уйгуры – потомкивыходцев из Средней Азии и соплеменники нынешних узбеков. Но это – прикладноеязыкознание, и кто знает, что говорит об этом языкознание эзотерическое. Ведьверования хантов и манси – ближайших родственников венгров по языку – хранятзагадочные сведения о том, что их предки давным-давно спустились с вершиндалеких южных пиков, где находится благословенная страна счастья.
Собираясь в дорогу, Чома, как когда-то при отъезде в Бухару,оставил завещание, распорядившись отдать все свои бумаги, рукописи, книги ипрочие вещи Азиатскому обществу. В середине февраля 1842 года он пустился впуть. Двигался он так же, как во время предыдущего путешествия 6 летназад: по реке Хугли, потом по притоку Ганга Махананде на весельных плотахвверх, в Сикким. Пройдя дикие заросли джунглей, кишевшие москитами ималярийными комарами, экспедиция двигалась дальше в горы по обрывистым склонам,пока не достигла Дарджилинга – южной точки британских колоний в Сиккиме. Дляпосещения Сиккима требовалось разрешение сиккимского раджи, и благоприятныйответ был более чем вероятен, ибо советника раджи поразили познания Чомы, и онобещал выхлопотать разрешение у своего господина. Но когда Чома, преисполненныйнадежд, дожидался в Дарджилинге письма от раджи, смертоносная болезнь ужеугнездилась в нем, и часы его были сочтены. Он умер от малярии, и на другойдень его похоронили на английском кладбище Дарджилинга.
На его могиле поставлен памятник – в одну из стенвосьмиугольной, в восточном стиле, колонны вделана табличка из черного мраморас английской надписью: «Здесь покоится Александр Ксома де Кёрёс, уроженецВенгрии, который прибыл на Восток для лингвистических исследований и в течениемногих лет, проведенных им среди лишений, которые редко выпадают на долючеловека, в результате упорных трудов во имя Науки создал словарь и грамматикутибетского языка; это самый выдающийся и истинный памятник ему. Желаяпродолжить свои труды, он скончался на пути в Лхасу на этом месте 11 апреля1842 года в возрасте 58 лет. Его коллеги из Бенгальского Азиатского обществаустановили в память о нем эту табличку. Мир праху его».
Эту надпись читал в 1924 году Николай Рерих и в путевыхзаписях оставил упоминание: «На кладбище Дарджилинга погребен загадочныйчеловек. Венгерец родом. Живший в конце XVIII столетия. Пешком он прошел изВенгрии в Тибет и оставался много лет в неизвестных монастырях. В тридцатыхгодах прошлого века Цома де Керез скончался. В трудах своих он указывает учениеиз Шамбалы, установившее следующую за Буддой иерархию. Пришел этот ученый изВенгрии – характерно. Загадочна его деятельность».
И та же загадочность сквозит в посвященном ему стихотворении«Чома» поэта Леонида Володарского:
Не знавший ни денег, ни женщин, ни дома,
Куда же теперь поспешаешь ты, Чома?
Торопишься снова, венгерец двужильный!
Куда, если тело британский Дарджилинг
Отнял у тебя и землею закрыл?
Я вижу сияние огненных крыл.
Неужто поход превратился в полет?
Ни як, ни верблюд, ни галера, ни плот
Отныне в дороге тебе не нужны.
Внизу трансильванские скрипки нежны,
В них свадебный марш с похоронным напевом
Смешались. И стали Бессмертия Древом.
И каждый, кто Древа коснуться готов,
Попробует всласть незапретных плодов.
На родной земле Чомы Кёрёши, в секейском краю Зайзон, онстал героем народных легенд. Одна из них повествует о том, как двенадцати летЧома отправился в путь по белу свету и получил от одного короля в дар волшебнуюзолотую книгу, в которой были собраны все языки на свете, которые он выучил заодни сутки. Одевшись в хрустальный панцирь, прошел он бесчисленное множествостран, побывал в землях людей с песьими и волчьими головами, чтобы найти томесто, где родился самый первый венгр. А потом прислал с края света кошельденег, чтобы раздать их всем беднякам.
Воительница с туманного Альбиона
Бедная сирота и жена священника
Анни Вуд, а именно такой была ее настоящая фамилия, родилась1 октября 1847 года в небольшом городе Чафаме, пригороде Лондона. Ее отецУильям Вуд был врачом, но было бы сильным преувеличением сказать, что он принадлежалк прогрессивной интеллигенции того времени. Человек, близкий к кругамангликанских клерикалов, он, как его жена Эмилия Морис, не выносил всего того,что мешало добропорядочному англичанину быть верноподданным. Он умер, когдаАнни было всего пять лет.
В семье не осталось никаких сбережений, и мать Анни, женауважаемого консервативного врача, была вынуждена устроиться уборщицей в местнуюшколу. Свою дочь она отдала в семью подруги, строгой кальвинистки Эллин Мэрре.Это было вполне естественным продолжением того воспитания, которое началаполучать в доме родителей маленькая подданная огромной колониальной империи.
Однако пуританство имело и свои положительные стороны: вдоме Мэрре всячески поощрялось чтение, прививалась любовь к книгам, хотя,разумеется, не ко всем! Там любили назидательную художественную литературу ифилософские сочинения определенного плана, связанные с клерикальнымпредставлением о мире. И, конечно, члены семьи не выпускали из рук творенийбогословской мысли.
