Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
Но если маленькая Струева оказалась такой благоразумной особой, Шура Августова далека была от мысли следовать ее примеру.
Со своей новой подругой Зюнгейкой Карач, раболепно исполнявшей все ее капризы и требования, как это делала когда-то Маня, Шура Августова давно уже бродила вокруг пруда, несмотря на строгое запрещение со стороны начальства ходить туда.
Прячась в кустах, за густо разросшимися гибкими ветвями, которые могли прекрасно служить надежной защитой от нежелательных взоров, Шура в сопровождении Зюнгейки, ни на шаг не отстававшей от нее, поглядывала жадными глазами на заветный уголок.
И не только самый пруд, как запрещенный плод, притягивал к себе Шуру. Ее еще больше привлекали ягоды рябины, соблазнительно алевшие среди осенней листвы.
— Ты слышала, что рассказывала Басланихина сестричка? — шепотом обратилась она с вопросом к Зюнгейке. — Слыхала? Сначала дождаться мороза. Пусть тронет ягоды. Когда сморщатся, тогда и снимать…
— Палками сбивать! — поправила ее Зюнгейка.
— Зачем палками? Можно руками.
— Как руками? — И глазки башкирки, узенькие, как щелки изумленно поднимаются на лицо Шуры.
— Очень просто. Влезть на дерево и потом снять.
— Да ведь дерево-то над прудом.
— Не все над прудом. Можно сидеть у самого ствола. А ветку с гроздьями притянуть к себе.
— А если увидят?..
— Никто не увидит. Скоро уйдут в класс. А мы можем остаться на несколько минут.
— А Аня?
— Что Аня? Какая Аня?
— Утопленница… Она нас из пруда глядеть будет. Ой, страшно! — И широкие плечи Зюнгейки невольно вздрагивают.
— Вот глупая! Ой и глупая же ты, Зюнгейка! Веришь во всякую ерунду. Да если бы и послушать тебя, так разве днем-то они, утопленницы, показываются что ли?
— А разве только ночью?
— Фу ты какая, не зли меня!
И Шура сердито топает ногою.
Боже, как сердит ее эта наивная, неразвитая дикарка! Как неинтересна ей, Шуре, эта Зюнгейка с ее ребяческими рассуждениями и как она искренно сожалеет о том времени, когда милая, умненькая Маня Струева, а не эта глупая Зюнгейка, была ее подругой!
Неожиданно раздается звонок, призывающий в классы, и изо всех углов сада по всем его аллейкам потянулись большие и маленькие пансионерки.
Вот последняя девичья фигурка поднимается по ступеням крыльца и исчезает за дверью.
Аллеи, недавно еще оживленные звуками голосов и молодым беспечным смехом, теперь снова погрузились в молчание. Сад опустел.
— Ну что же, идем, что ли?
Шура дергает за рукав Зюнгейку и указывает ей глазами на пруд.
— Идем, — после недолгого колебания соглашается та.
— А ты не боишься? — насмешливо усмехается она по адресу башкирки.
— Ну вот еще! Чего бояться? Зюнгейка ничего не боится. В черный погреб за кумысом одна под землю спускается. У нас, у отца в селении, у каждой избы такие черные погреба под землею роются. В них кумыс гонят и от жары сохраняют. И на лошади не хуже любого малайки (мальчишки) умею скакать по степи, — хвастливо говорит Зюнгейка, совершенно забывая, по-видимому, свои недавние страхи.
— Ну вот, а «идолища» испугалась?
— Не «идолища», а Анну-утопленницу… Я в «это» верю.
— Ерунда! Просто Басланихи трусишь. В примерные девочки, как Манечка наша, метишь попасть.
— Ничего не трушу. Никого не трушу. Грех тебе так Зюнгейку обижать.
— Ну так идем скорее раздобывать рябину. Ты умеешь по деревьям лазить, а?
— Еще бы? И по горам нашим лазила. У нас среди степи и горы есть. Хоть не высокие, да крутые… Так Зюнгейка по ним, как кошка, как кошка, карабкалась.
— Горы не дерево.
— И на дерево сумею. И на дерево тоже. Зюнгейка все умеет, где только ловкость, силу и проворство надо. — И маленькие глазки башкирки горделиво блеснули.
— Ну коли не боишься, идем!
Теперь обе девочки, взявшись за руки, мчатся к пруду. Небольшое озерко в пять сажень длины и в четыре ширины тихо дремлет под осенним солнцем. Деревья и прибрежные кусты роняют на его сонную поверхность опавшие мертвые листья. Отягощенные алыми гроздьями, ветки рябины отражаются в нем.
Шура кидает беглый взгляд на далекие окна пансиона. Слава богу, опасность не грозит с той стороны. Там все тихо, все спокойно. Вероятно, сейчас начнутся уроки. Все рассядутся по местам. Только места их, Шуры Августовой и Зюнгейки, окажутся пустыми. Что будет тогда? Надо поторопиться, однако. Надо скорее нарвать ягод и бежать в класс.
— Живее, Зюнгейка, живее!
Но башкирку не для чего было торопить. Она и так, с быстротой и ловкостью кошки, вскарабкалась на дерево и сидит сейчас на его толстом суку, повисшем над водою.
Ее сильная маленькая рука протягивается к ближайшим ало-красным кистям рябины. Готово — сорвано… Теперь другую, вон ту…
— Скорее, скорее, — стоя под деревом, говорит Шура, переминаясь с ноги на ногу от охватившего ее нетерпения.
Но Зюнгейка как будто и не слышит ее слов. Узкие глазки Карач странно блестят в эту минуту. Лицо, порозовевшее от свежего воздуха, поднято кверху. Душа дикой степнячки, казалось, встрепенулась в ней в этот миг.
Почуяв над собою небо и вокруг себя и под собою гибкие ветви дерева, Зюнгейка в это мгновение как бы слилась с природой. Ведь то же небо, такая же вода и такие же деревья, по которым она лазила с башкирскими малайками их селения, были и там, на ее милой родине, в далеких родных степях. Правда, попадались они редко.
И восторгом, иллюзией свободы повеяло на полудикую дочь степей. Исчезли стены пансиона. Вдали не виднелись уже большие фигуры гуляющих по саду классных дам и воспитанниц, нарушавших гармонию впечатления, и Зюнгейка совсем уже ярко представила себя на воле. Ее смуглое обветренное скуластое лицо сейчас улыбалось счастливой улыбкой, улыбались губы, улыбались монгольские узкие глазки. И, уже забыв о сборе рябины, сложив на груди маленькие смуглые руки, Зюнгейка мечтательно смотрела вдаль, наслаждаясь всеми фибрами существа своей временной свободой.
Ее настроение не могло ускользнуть от внимания Шуры.
— Зюнгейка! Да что с тобою? Ты там заснула, что ли? — нетерпеливо крикнула та.
— А? Что? Заснула? Нет, нет. Я не сплю… — вздрогнув от неожиданности и словно просыпаясь, отвечала девочка, но то же выражение затаенного восторга по-прежнему оставалось на ее лице.
Тогда Августова вышла, наконец, из себя.
— Глупая этакая, сумасшедшая Зюнгейка! Она, кажется, собирается увидеть там на дереве десятый сон… А тут того и гляди «идолище» хватится нас и сюда нагрянет. Ну как мне привести в себя эту глупую Карач?
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
