Книга Сделай мне счастье - Дарья Калинина

Пока Оксана с Пермяковой шли от кухни до здания, в котором располагалась администрация и бухгалтерия, девушка имела возможность внимательно осмотреться. Они оказались во внутреннем дворе клиники, куда попасть с улицы было нельзя. Чтобы оказаться тут, нужно было быть либо пациентом клиники, либо ее сотрудником.

Вокруг было пустынно. Пациенты, наевшись до отвала, не были расположены к прогулкам. Сотрудники же еще только набивали животы, и им тоже было не до гуляний. И Оксану это только порадовало. Вокруг была такая красота! Без снующих взад-вперед людей все смотрелось еще лучше. Ухоженные дорожки, зеленая травка, на травке целые композиции из садовых фигур. Вон домик семи гномов и Белоснежка с ними. На крыше домика цветут анютины глазки, а на шляпах гномиков их уже сменила петуния, которая будет радовать глаз до самой осени. Дальше олененок Бемби тянется к пышной хосте. А еще дальше буквально усыпанная цветами карета, в которой сидит принцесса.

Но и первоцветов тут хватало. Высокие каменные стены создавали особый микроклимат во дворике. И тут уже вовсю цвели тюльпаны и нарциссы, рассаженные красивыми куртинами. Вдоль одной из дорожек даже цвели гиацинты — розовые, голубые и лиловые, наполняющие воздух удивительным ароматом.

Здание администрации скрывалось за собирающимися зацвести старыми яблонями, чьи стволы причудливо изгибались, следуя прихотливому течению времени и ветра.

— У вас очень красиво.

— Ты еще наш пруд не видела.

— У вас и пруд есть?

— Ага! С лебледями.

Пермякова именно так и сказала: «с лебледями».

— Скажите, — спросила Оксана у мойщицы, — а вы не видели недели две назад в клинике молодую женщину с мальчиком.

— Да откуда? Я ведь из кухни и не высовываюсь.

Пермякова сказала именно то, что Оксана и боялась, и ожидала услышать. Действительно, откуда мойщице знать, какие клиенты находятся в клинике. Она видит лишь остатки их трапез на тарелках.

Но Пермякова неожиданно заинтересовалась:

— А мальчик-то велик был?

— Чуть младше двух лет.

Пермякова покачала головой:

— Таких малявок в клинику не берут. У нас только взрослые рожи себе подтягивают.

— А детей не бывает совсем?

— Во всяком случае, я о таком не слышала. Долго они тут пробыли?

— Несколько дней.

— Думаю, появись малыш в зале ресторана, уж официанты бы донесли. А они ни гугу. Может, в палате у себя сидели, то есть в номере. Но это ты не к тому человеку с расспросами подошла.

— Ага, спасибо. Я поняла. — И чтобы отвлечь Пермякову, Оксана воскликнула: — Надо же, лебеди!

Ее восторг пришелся Пермяковой по душе. И она с гордостью сказала:

— Утки тоже есть. И даже парочка павлинов имеется, если еще не подохли.

Они уже дошли до здания администрации.

Пермякова пригладила волосы, чуть смущенно улыбнулась и шепнула:

— Смотри, комедия сейчас будет.

После этого она громко закашлялась, стоя как раз у одного из окон первого этажа. Стоило Пермяковой закашлять, как в кабинете кто-то охнул, потом раздался звук падения чего-то тяжелого.

— Пошли.

И, подмигнув, Пермякова с недоумевающей Оксаной вошли в здание. Пермякова сразу повернула направо и оказалась в том самом кабинете, под окном которого совсем недавно надсадно кашляла. Она вошла без стука, но в кабинете никого не оказалось.

— Тук-тук, — произнесла Пермякова. — Нет, что ли, никого? Ой! А чья это у нас толстая филешка торчит из-под стола?

Оксана взглянула в ту же сторону и с удивлением обнаружила, как кипа бумаг сначала зашевелилась, а потом поехала на пол, обнажив довольно внушительных размеров тетку.

— Никогда ты в прятки играть не умела. И худеть тебе надо.

— Ох, и надоела ты мне, Людка, — вздохнула бухгалтерша. — Нигде от тебя не скроешься. Ты чего снова приперлась?

— Новенькую к тебе привела. Может, сгодится на что?

— Опять?! — воскликнула бухгалтерша и даже руками всплеснула от негодования. — Те трое, что ты в прошлые разы приводила, ни на что не годились. Тупые, как овцы! Я их всех выгнала.

— Но двоим-то ты путевку в жизнь дала. Выходит, доброе дело мы с тобой, сеструха, сделали.

— Отстань. Что ты все лезешь со своим родством? Только новенький кто придет, ты ему сразу же: а у меня сестра в бухгалтерии. Этой тоже уже про нас с тобой растрепала?

И тетка кивнула в сторону застывшей Оксаны. Та не знала, что ей ответить. И промолчала.

— Немая, что ли? — оживилась главбух. — Если немая, то сразу беру. Считать я ее научу, а что языком молоть не будет, так за одно это ей вакансию отдам. И жалеть не стану.

Оксана поняла, что от нее требуется что-то сказать.

— Я умею помалкивать, — произнесла она. — И считать меня тоже не надо учить. У меня в школе по алгебре твердая пятерка была.

— Ну да? А сложи-ка ты мне двести пятьдесят семь и триста одиннадцать.

— Только-то! Пожалуйста. Пятьсот шестьдесят восемь.

Видимо, математические способности Оксаны приятно порадовали бухгалтершу. Сама-то она была вынуждена потыкать в калькулятор на своем смартфоне. Толстый палец не всегда попадал на нужную цифру, так что подсчет занял куда больше времени, чем у Оксаны.

— Смотри-ка ты, — удивилась женщина, когда результат наконец был найден. — И впрямь верно. Ладно, беру тебя на должность помощника младшего бухгалтера. Довольна?

Оксана, которая у себя на работе занимала должность старшего бухгалтера и уже давно точила зубы на место главного, лишь улыбнулась. На что она идет ради Германа, если бы он только знал. Тратит на него свой долгожданный и, возможно, последний на длительный период отпуск.

Дело было в том, что их главная собиралась в очередной декрет, который мог стать для нее критическим, поскольку детей главная родила уже троих, четвертый был на подходе, и малыши все более и более отчаянно требовали маму, не желая сидеть с приходящими няньками и даже гувернантками. Сама главная, прежде фанатично преданная работе, все чаще и чаще манкировала своими обязанностями, стараясь почаще бывать с детьми. Она и сама это знала. И потому отправила Оксану в очередной отпуск с многообещающим напутствием: «Потом не вырвешься!»

И Оксана собиралась провести отпуск красиво где-нибудь под пальмами. Она никак не ожидала, что ей придется работать, да еще в должности, которую прежде она сочла бы для себя просто унизительной.