— Сонечка, я так благодарна Луиджи за все, за все, что он сделал для нас. Он был таким благородным, — едва сдерживая слезы, сказала Юлька.
— Я не вижу больше никакого смысла в продолжении жизни, — каким-то странно-спокойным и не своим голосом сказала Соня.
— Неправильно все это, неправильно! — горячо возражала Юлька. — Подумай, как ему тяжело сейчас видеть тебя такую, убитую горем. Ведь ради твоего счастья он жизнь готов был отдать. Он так тебя любил! Так любил!
— Да, любил. Только не поверил в меня. И умер. Он думал, что этим сможет заставить забыть меня об этой чудовищной трагедии. Ах, Юлька, мне так больно, что он ушел. И ушел так страшно. Как молиться теперь о его грешной душе?
— Неправда! Он не сам ушел. Это они довели его, это они — убийцы! — возмущенно говорила Юлька.
— Ты, правда, так думаешь? — пристально посмотрела на нее Соня, и губы ее дрогнули.
— Конечно, правда. Сонечка, милая, родная моя, любимая! Ты так нужна нам всем! И Луиджи это знал, и хотел, чтобы ты жила счастливо, — быстро-быстро говорила Юлька, и голос ее дрожал.
— Юленька, спасибо тебе, родная, — севшим голосом произнесла Соня, и из глаз ее нескончаемым потоком потекли слезы.
Юлька обняла подругу и тоже заплакала. В это время плакали многие, не только они.
Когда стихли последние рыдания, Волжин обнял Соню за плечи и сказал:
— Поедем с нами в Москву. Там тебе легче будет.
— Нет, нет. Я останусь здесь, с Луиджи. Ведь до сорока дней душа витает рядом с домом и видит все, что в нем происходит. Так пусть Луиджи видит меня в своем доме, как всегда этого хотел.
— Наверное, ты права, Соня, — грустно взглянула на нее Юлька, вспомнив похороны своего собственного мужа. — Я тоже останусь с тобой.
Когда Волжин услышал эти слова, то насторожился, стараясь спрятать свое напряжение и понимая, что настал очень трудный момент. Ведь Юльке нельзя было оставаться здесь, а Соне трудно было оставаться без Юльки. Разрешить ситуацию могла только сама Соня.
— Нет, ты еще не вполне здорова, я категорически против, — твердо сказала она, — мама останется со мной.
Не успело еще щедрое сицилийское солнце спуститься за облака, как освещенный багряными лучами лайнер взвился в небо, держа курс на Москву. Юлька положила голову на плечо Стаса и украдкой рассматривала его сосредоточенное лицо, по выражению которого невозможно было ничего прочесть. Она впервые заметила глубокую складку, прорезающую его широкий лоб, морщинки возле глаз, с ироническим прищуром, особенно придающим сходство с пропавшим в Кармадоне Сергеем Бодровым, твердо сжатые волевые губы и седой ежик когда-то черных волос.
— Что? — повернулся к ней Стас, почувствовав на себе ее пристальный взгляд.
— Нет, нет, ничего, — поспешила заверить его уличенная в подсматривании Юлька.
— Тогда почему ты так рассматриваешь меня? — ровным голосом спросил Стас.
Юлька не сразу ответила, удивившись тому, что даже у таких сильных и уверенных в себе мужчинах, как Волжин, может быть настолько беззащитное выражение глаз — словно у сильного зверя, получившего смертельную пулю.
— Бедная Сонечка! Я хочу, чтобы ты знал, Стас, я не выживу, если с тобой что-то случится, — неожиданно для самой себя сказала Юлька.
Волжин притянул ее к себе и коснулся губами шелковистого завитка на виске.
— Пока я тебе нужен, детка, я буду жить, — твердо произнес он.
— Давай умрем в один день.
— Лучше давай будем очень долго и счастливо жить вместе, — грустно усмехнулся Волжин.
Ему так давно хотелось назвать Юльку своей законной женой! Но все сложилось таким образом, что свадьба откладывалась на неопределенное время, и говорить о ней сейчас выглядело кощунством. Волжин не сомневался в Юлькиной верности, и все же иметь свидетельство о браке было бы для него спокойней.
— Стас, а ты меня не отправишь назад в больницу? — совсем по-детски спросила Юлька. — Я теперь буду во всем тебя слушаться и все делать так, как ты скажешь.
— Нет, не отправлю. А ты меня не перестанешь любить, если я буду очень строг к тебе?
— Никогда не перестану. Даже если ты меня будешь иногда наказывать, — горячо уверила Юлька.
— Энергия тоже любит материю, но изменяет ей с пространством и временем, — пытался пошутить Волжин, но шутка получилась какая-то уж очень печальная. Он понимал, что впереди еще предстоит борьба за то, чтобы Юлька оставила летную работу, и что, несмотря на ее уверения, она так просто не сдастся.
— Не говори так больше, — сжала губы Юлька и, обхватив тонкими руками его мускулистую руку, прижалась к ней лицом.
— Котенок ты мой ласковый, — прошептал Волжин и поцеловал ее в уголок губ.
Спустя три дня Юльке позвонили с работы, предложив путевку в Карловы Вары.
— Я немного подумаю, — растерялась она и, не кладя трубку, вопросительно взглянула на Стаса.
— Не надо думать. Ты должна ехать, — голосом, не терпящим возражений, произнес Волжин.
— Хорошо, я согласна, — ответила Юлька. — Когда ехать?
— Через восемь дней. Надо срочно приступить к оформлению визы, — ответили на другом конце провода.
— Стас, а как же ты?
— Что я?
— Ты остаешься один, — виноватым голосом произнесла Юлька.
— Мне, моя девочка, денежки надо зарабатывать. Я тебе задолжал столько, что всю оставшуюся жизнь просто обязан пахать за десятерых.
— Глупости ты говоришь.
— Далеко не глупости. Ты таких ребят одна вырастила. А я где был? Где был я? И это не гротескное самоуничижение. Это факт.
— Ты знаешь, Стас, мне ведь очень пригодились деньги, которые ты передал маме. Их хватило, чтобы заплатить за учебу Ильи в Швейцарии.
— Ты уже говорила, больше не повторяй. Мне стыдно за эти крохи.
— Не такие уж и крохи.
— Лучше не надо заводить эти разговоры. Это постыдный отрезок времени для меня. Давай лучше займемся визой.
— Ой, и правда! Мне нужно срочно сфотографироваться. На чешскую визу необходимо не обычное фото для загранпаспорта, а фото в более крупном плане. Короче, с большой головой.
— Ну тогда собирайся. Поехали фотографировать большую голову.
Все оставшееся время до отъезда Волжин очень много работал, не забывая следить за тем, чтобы Юлька соблюдала рекомендации врача. Родители Стаса, принявшие Юльку, как собственную дочь, — а она отвечала им взаимным расположением, — поначалу часто приезжали в гости, привозя пирожки, варенья, соленья и всякую прочую снедь. Елена Васильевна также старалась взять на себя большую часть домашних обязанностей, чтобы оградить еще не вполне здоровую дочь от хозяйственных забот, трое мужчин в семье — это не шутка. По такому поводу Волжин вступал в прения и со своей будущей тещей, и с собственными родителями:
