Бывший оперативник по старой памяти, упоминая милицию, нередко так и говорил: «наши», забыв, что он уже несколько лет как не служит в уголовном розыске.
Нертов вопросительно взглянул на друга, а тот продолжал:
— Я хотел к тебе нормально зайти, но заметил у парадной двоих бывших коллег. А чуть дальше — машина. Тоже наша. Только не говори, что это все во имя кого-то из соседей — сам понимаешь, они вряд ли кому интересны. Раз «пасут» по-серьезному — могли и к квартире «уши» приделать. Мы это уже проходили. А поговорить надо, и без свидетелей…
— Хорошо. Про «наружку» я понял, — Нертов надеялся поскорее закончить разговор и заняться поисками убийц, поэтому достаточно сухо переспросил: — А что во-вторых? Какие еще будут советы от ветеранов МВД?
— А во-вторых, — Гущин, казалось, не придал значения сарказму друга, — во-вторых, один ты работать не сможешь и не будешь. Дело это не только твое — раз. Одному тебе не потянуть — два. А лично я не хочу в неведении повторить судьбу ни Раскова, ни Александрыча — три. Кстати, последний тебе передавал привет — я только что из больницы. Все твои возражения я знаю наперед, поэтому рассказки об опасностях сыщицкой работы оставь для симпатичных журналисток. Все равно «наездом» на Александрыча наша контора будет заниматься. Только я думаю, здесь пересекаются общие интересы. Может, в «управе» или в прокуратуре и не просекли возможные связи между всеми делами, но для меня они очевидны. Поэтому, Леша, давай по-хорошему работать вместе…
Нертов, ошарашенный напором бывшего оперативника, попытался слабо возразить ему: мол, незачем вам влезать в чужое и довольно паскудное дело, но Гущин, будто полоснул по живому:
— Ты уверен, что тебя завтра не забьют в клетку? (Алексей только пожал плечами). Вот и я тоже не уверен, зная нашу систему.
Иван сделал небольшую паузу и затем, чуть улыбнувшись, тихо попросил:
— Ты только сам себе не вешай лапшу на уши. Хорошо? Давай лучше по плану. У меня есть идея…
Действительно, для сыщиков из агентства Арчи незнание могло оказаться более опасным, чем работа по делу. Если Нертов рассчитал правильно, то они все равно «засветились» перед неведомыми убийцами. А за решеткой и.о. гендиректора «Транскросса», ныне подозреваемый в убийстве, мог оказаться в любой момент. Поэтому Алексею ничего не оставалось, как согласиться на неожиданное предложение.
* * *
Когда Алексей, расставшись с Гущиным, вернулся домой тем же путем, которым выбирался на улицу — через окно, неожиданно зазвонил телефон. Это был Нертов-старший. Справившись о походе сына в прокуратуру, он сообщил, что, к сожалению, отношения у собаки с обитателями загородного дома не сложились. Псина, неосмотрительно оставленная в доме, по словам Юрия Алексеевича, отказывалась общаться, плакала все ночи напролет, отказывалась от еды и требовала, чтобы ее немедленно вернули на Чайковского. Узнав, что ее просьба удовлетворена, она соизволила самостоятельно запрыгнуть в машину…
— Поэтому, сынок, часа через полтора встречай свое сокровище, — закончил Нертов-старший монолог, — мы уже едем с ним в Питер.
Юрист, даже хорошо изучив своего отца, не мог его заподозрить в изуверской хитрости — специально вернуть сыну Мэй, чтобы, занимаясь с собакой, Алексей хоть немного отвлекся от тяжких мыслей. «Кроме того, — справедливо рассудил Юрий Алексеевич, зная характер сына, — ротвейлер в доме не хуже пистолета, да и с псиной из города не убежишь — нечего нарываться на лишние неприятности перед законом».
День, казалось, шел насмарку, поэтому Алексей, повесив трубку, принялся еще раз обдумывать план неотложных мероприятий, который наметил с Гущиным.
Начальные действия сводились к выяснению возможных мотивов убийств Нины с Митей и Раскова, а также — нападения на Александрыча. Друзья приняли за рабочую версию вариант, что все могло быть связано с прошлыми делами. Поэтому следовало еще раз проверить все связи, проходившие в недавней эпопее с попыткой завладения «Транскроссом».
Нельзя было сбрасывать со счетов и другие версии, например, связь нападения с работой самого Леонида Павловича. Поэтому Гущин пообещал связаться с РУВД, а если понадобиться — и с главком, постараться выяснить, какие последние дела курировал Расков, кто из его «подопечных» недавно мог выйти на свободу. Следовало, используя старые связи и не «засвечивая» Алексея, попытаться выяснить у местных оперов, нет ли у них информации, по которой можно работать параллельно с бывшими коллегами Раскова.
Алексей же собирался пройти по связям покойного журналиста Щучкина, столь лихо освещавшего «транскроссовские» дела — ведь до сих пор не было точно известно, кто непосредственно давал заказ продажному писаке на его пасквили.
Были и другие вопросы, ответы на которые следовало поискать. Например, кто помог бывшему исполнительному директору «Транскросса» Цареву выбраться из «Крестов» перед устройством на работу и кто внес за него залог? Кто и каким образом «вышел» на маньяка Акулаева, застреленного Расковым «в пределах необходимой обороны»?
Непосредственно погибший московский бизнесмен Ивченко все это сделать не мог. Да и вряд ли стал заниматься такими делами лично — не того полета птица. Рядовые исполнители тоже не считались: у «гоблинов» — «быков» с мозгами туго, а тут нужны были люди поумнее.
Алексей не стал до поры обсуждать с Гущиным вопрос о найденной записной книжке, решив, что все же лишние знания могут повредить. Потом он надеялся сам ее прочитать и «просчитать», после чего уже решить вопрос о помощи друзей. Пока же было очевидно: нужно выйти на знакомую журналистку Юлю Громову и с ее помощью «отработать» связи Щучкина.
«Знакомую журналистку…» — Алексей вспомнил встречу с отцом, который случайно упомянул, что Юля была в больнице у Нины. Значит, начинать следовало именно с Громовой. Только, к сожалению, не сегодня — вечерняя кормежка и прогулка с собакой рушила эти планы. И кроме того, следовало избавиться от «хвоста». Но только аккуратно, чтобы не изменили меру пресечения.
Еще покидая утром прокуратуру, Алексей недоумевал, почему очередной допрос, по существу, свелся к простой формальности и закончился получением подписки о невыезде, а ничем большим? Казалось, как бы Нертов не был прав, но труп и два человека с «тяжкими телесными» — повод для серьезного разговора. Следователь же, который вел допрос, только посочувствовал, мол много всякой мрази развелось и саму подписку получил, будто извиняясь.
Алексей не знал, что еще до его освобождения из ИВС вопрос о дальнейшей судьбе задержанного решался отнюдь не в районе, а в горпрокуратуре и инициатором избрания меры пресечения, не связанной с лишением свободы, был не кто иной, как Латышев. «Важняку» удалось убедить свое руководство, что, по крайней мере, несколько дней Нертову следует побыть на свободе. Только не просто, а под наружным наблюдением.
«Забить его в клетку, — убеждал Латышев прокурора, — дело нехитрое. Только вопрос: по какому делу? Если по происшествию на Металлистов — там, очевидно, все развалится (я справки навел) — необходимая оборона. Набегут адвокаты, поднимут шум о правах человека — только лишняя головная боль. И по убийству Климовой и ее сына в отношении Нертова доказательств нет. Пусть лучше парень, если он в чем замешан, успокоится или, лучше, как-нибудь “засветится”. В крайнем случае, попытается из города рвануть. Тогда основания будут, и ни один адвокат не докопается. И вообще, у нас в любом случае еще несколько дней впереди, до предъявления ему обвинения…».
