Трижды пруссаки переправлялись через поток и сплошной массой бросались на нас. Подавленные их численностью, мы отступали, и тогда они издавали неистовый крик. Их офицеры, подняв шашки вверх, сто раз повторяли: «Vorwarts! Vorwarts!»[17]И пруссаки шли сплошной стеной и, надо признаться, с непоколебимым мужеством. Наши пушки косили их, но они все-таки наступали. На вершине холма мы сделали невероятное усилие и снова откинули врага к реке.
Так продолжалось до двух часов. Половина наших офицеров выбыла из строя. Вдоль всего берега кучами валялись убитые, а раненые пытались ползком спастись с поля битвы. Некоторые из них вне себя становились на колено, чтобы в последний раз выстрелить или ударить штыком.
По реке плыла целая вереница трупов: одни кверху лицом, другие — спиной, третьи — ногами. Они плыли друг за другом, как бревна, и никто не обращал на них внимания.
В конце концов, пруссаки и шведы двинулись вверх по реке, и на их место явились русские.
Русские, выстроившись в две колонны, в образцовом порядке, с ружьями наперевес, спустились в лощину и произвели на нас две атаки. Они сражались с огромным мужеством и не кричали, как пруссаки. Их кавалерия хотела захватить старый мост, находившийся выше Шёнфельда. Канонада становилась все громче. Со всех сторон сквозь дым виднелись враги. Когда мы прогоняли одну из колонн неприятеля, появлялись свежие силы, и нам приходилось начинать сначала.
Часа в два или три нам стало известно, что шведы и прусская кавалерия перешли реку выше Гроссдорфа и собирается напасть на нас сбоку. Маршал Ней сейчас же перестроил войска, и наше правое крыло стало арьергардом. Наша дивизия осталась у Шёнфельда, но все остальные отошли от реки Парта на равнину. Вся армия выстроилась в одну линию вокруг Лейпцига.
Русские стали готовиться к третьей атаке. Наши офицеры стали отдавать распоряжения, как их встретить. В это время по всей армии с одного конца до другого словно пробежал какой-то трепет. Через несколько минут мы узнали, что 16 тысяч саксонцев и вюртембергская кавалерия (находившиеся в центре нашей боевой линии) перешли на сторону врагов и, едва успев отойти от нас, повернули свои сорок орудий против своих недавних союзников.
Эта измена не только не заставила нас пасть духом, а лишь воодушевила и увеличила нашу ярость.
С этой минуты и вплоть до вечера шла жестокая битва. Нас было меньше, но мы дорого продавали свою жизнь.
Уже настала ночь, когда среди грохота двух тысяч орудий мы подверглись седьмой атаке. С одной стороны на нас шли русские, с другой — пруссаки. Мы засели в деревушке Шёнфельд. Мы отстаивали каждый дом, каждую улицу. Стены рушились под ядрами, крыши проваливались. Больше уже не было слышно криков, как было в начале битвы. Офицеры, взяв ружья и патронташи, сражались рядом с простыми солдатами.
Отступив, мы продолжали защищать уже сады и кладбище, то самое, возле которого я спал накануне. Здесь скоро стало больше мертвецов на земле, чем под землей. Каждая пядь стоила чьей-нибудь жизни.
Уже совсем стемнело, когда маршал Ней откуда-то привел подкрепление, и мы отбросили русских на другую сторону старого моста. Мы завели на мост шесть орудий и открыли пальбу. Остатки нашего батальона и несколько других отрядов охраняли батарею.
Масса неприятельской кавалерии двинулась на наш левый фланг. Сзади виднелось еще два больших, медленно наступавших каре. Только теперь мы получили наконец приказание об отступлении. В Шёнфельде нас оставалось не больше двух-трех тысяч человек. Мы направились к Рендницу. Неприятель не преследовал нас.
Я снова шел рядом с Зебеде. Сперва мы долго молчали, слушали далекую канонаду. Вдруг Зебеде сказал:
— Как же это мы с тобой, Жозеф, остались в живых, когда вокруг погибла такая масса народа? Раз так, то мы, значит, уже не можем умереть!
Я ничего не ответил.
— Что за битва! Я думаю, раньше ничего подобного не бывало.
Да, он был прав. Такой «битвы народов» никогда не видывали. И никогда 130 тысяч человек с таким мужеством не боролись против врага, который в три раза сильнее!
Глава XXXI. Отступление
Когда мы подходили к Рендницу, нам пришлось шагать через трупы. На каждом шагу валялись зарядные ящики, пушки, сваленные выстрелами. Как раз в этом месте дивизия молодой гвардии и конных гренадер, руководимая самим Наполеоном, остановила наступление шведов. Два-три горевших сарая освещали местность. Конные гренадеры были еще здесь. По главной улице Рендница бродили вереницы солдат из разных полков. Провиант не выдали, и потому каждый сам искал себе еду и питье.
Около почты мы увидели двух маркитантов. Они продавали водку толпе, тесно стоявшей вокруг.
Рядом, на небольшой каменной ограде около плошки с горящей смолой, стояли трое драгун в больших светлых шинелях, покрытых пятнами крови.
Зебеде толкнул меня локтем, и мы вышли с ним из рядов и подошли к телеге маркитантов. Я протянул продавцу монету в шесть франков, и взамен он дал мне большой стакан водки и кусок белого хлеба. Я отпил и передал стакан Зебеде. Потом разломил хлеб пополам, и мы ели его на ходу. Через двадцать минут мы догнали наш батальон и вошли в ряды. Никто и не заметил нашей отлучки.
Было уже около полуночи, когда мы остановились на привал под тополями на широкой улице. Мы были теперь в предместьи Лейпцига. Глухой шум поднимался над городом. Казалось, он все увеличивается и смешивается с грохотом нашего обоза, передвигавшегося через мост.
Мы положили ранцы под голову. Через четверть часа все заснули.
Что происходило ночью, я не знаю. Вероятно, без остановки двигались транспорты раненых и пленных, обозы и пушки. Нас разбудил ужасный грохот. Все вскочили, думая, что это атака, но два гусарских офицера сообщили, что это взорвался фургон с порохом. Земля и дома еще дрожали, красноватый дым поднимался к небу.
Мало-помалу все успокоились, снова улеглись и хотели заснуть, но уже стало светать, и наши войска начали двигаться по мостам через Эльстер и Плейссу. Здесь было пять мостов, но все они были рядом и составляли как бы один мост. Гораздо лучше было бы построить несколько мостов в разных местах, но Наполеон позабыл отдать приказ об этом, а наши генералы были как заведенные машины и без приказа ничего не делали. Чтобы перевести десятки тысяч солдат по единственному мосту, требовалось потратить бездну времени.
Около семи часов утра нам выдали хлеб и патроны. Тут стало известно, что мы остаемся в арьергарде — и это так огорчило меня, что я чуть не швырнул хлеб о стену.
Несколько минут спустя проехали два эскадрона гусар, направлявшихся вверх по течению реки. Затем, вслед за уланами — несколько генералов, и среди них — Понятовский[18]. Это был человек лет пятидесяти, довольно высокий, стройный, с грустным лицом. Он проехал мимо, не глядя на нас.
