Май замолк, встал, вновь сел и с мечтательной радостью вымолвил:
— А это значит, что нет смерти!! Нет этой непредставимой в жути своей пустоты! Я только теперь осознал банальнейшую истину: люди алчут своего людского из страха перед смертью!..
— Алчут и будут алкать! — зло прервал Шмухляров. — Наплевать им на всяких ангельских посланцев! Людям нужны самые простые вещи: комфорт, вкусная еда, больницы по последнему слову науки и много, мно-о-го денег. Оставь людей в покое. Они просто живут! Им нравится читать в метро рептильную прозу! Чтобы жрать, пить и совокупляться, им не нужны твои рассуждения и твои книги. Да и сам ты, уж извини за жестокую правду, способен вызвать у нормального здорового труженика только раздражение.
— Это ты, что ли, труженик? — уточнил Май, утюжа ногой фото собаки.
— Представь, я! — с горячим вызовом подтвердил Шмухляров. — Все эти годы после всеобщего распада ты, Семен, кусочничал — брал, что можно было взять с легкостью: то статейка, то редактура, то еще статейка и еще редактура… Лишь бы прокормиться! Хлеб наш насущный даждь нам днесь, так, кажется, в популярной молитве? А я в это время вкалывал по-настоящему. Я заводил новые знакомства, вползал в доверие к властным людям и, как бы они мне ни были отвратительны, я добивался, чтобы меня приняли в их круг!.. И они приняли, хотя за это мне пришлось дважды жениться на их дочерях, тупорылых человекообразных существах. Зато теперь я сам себе господин. Я кормлю своими идеями многих, а они платят мне большие деньги. Возможно, у кого-то идеи лучше моих, но платят-то — мне. Мне! И будут платить. Потому что — вот они у меня где!
Шмухляров показал жесткий маленький кулак, вскочил с дивана и начал расхаживать туда-сюда, ступая мимо газет. Губы подергивались, пытаясь сбросить улыбку. Шмухляров вновь заслонился ладонью и гадливо произнес:
— Живут себе люди, как умеют. И вдруг приходит какой-нибудь… пророк, а вернее сказать, сволочь отпетая. И начинается! Ну, что же вы людей смущаете? Что ж вы жить никому не даете? Что вам неймется?
— Я хуже, чем сволочь! — воскликнул Май, душевно потрясенный тем, что его, пусть сгоряча, назвали пророком. — Я до того опустился, что низменной человеческой меркой ангельскую мощь измерить вздумал! Он мне работу предложил; намекал, что от самого святого апостола Петра заказ, а я, подлец, отказался… Гонорар меня не удовлетворил! Не подлец я разве, а? Что я, когда-нибудь больше получал за работу? Но я же думал так: если ты — небожитель, то по мановению перста твоего золото дождем сыпаться должно. А у него золотого — только волосы до плеч…
Май затих. Шмухляров стоял рядом, озабоченно улыбаясь:
— Семен, успокойся. Опасно до такой степени в свои образы вживаться. Все это пустые литературные фантомы. Гиль.
— Откуда тебе, нормальному труженику, знать, что есть гиль, а что нет? — с неожиданным ехидством возразил Май. — Ведь ты понятия не имеешь, что было потом, после ангела.
— Что? — жалостливо спросил Шмухляров.
— Потом пришел… тип брюхастый, а с ним… — Май запнулся, вспомнив о Ханне. — В общем, другая сила, враждебная ангелу моему. Но вот что интересно: брюхастый сразу заплатил мне больше, чем мог предложить ангел! Каково?
— Если платят, надо брать, — отрезал Шмухляров, плюхаясь на диван. — Подумаешь, проблема!
— Положим, я взял! — вскричал Май. — Из гнусности своей взял, из обиды на ангела, из разочарования в нем… Что ж, мол, ты, ангел, не можешь порядок установить во вверенном тебе кусочке земного пространства?! Хотя бы нанести точечный удар и испепелить тварь, пришедшую в мой дом с чертовыми деньгами!
— Какой ты жестокий! — весело изумился Шмухляров. — Я уверен, что тот, у кого больше денег, то есть, по-твоему, тварь, — самый актуальный персонаж. Вы уж, господин великий писатель, не убивайте его подольше, а то скучно читать будет.
Май только рукой махнул, торопясь сказать свое:
— А что, Кирилл, если те, у кого настоящая сила, в нашем, людском мире выглядят слабыми? Что, если мне просто испытание послано: поверить безоглядно ангелу? Безоглядно!
— Мне эти библейские проверки на вшивость отвратительны. Фальшь это. Вранье. Если ты — сверхъестественное существо, то изволь подтверждать свою сущность: испепели кого-нибудь или осыпь сокровищами. А не можешь — привет! Правда жизни, Май, заключается в том, что любой нормальный человек…
— Труженик? — язвительно уточнил Май.
— Именно. Любой труженик наподдаст этому нищему богопосланнику коленом под зад, чтоб не выпендривался. Пусть в следующий раз приходит с приличными деньгами. И не вздумает проповеди свои хреновы читать!
Наверху пробудился рояль; кто-то заиграл гамму — нехотя, тягостно: до-ре-ми-фа-соль… Последняя нота застряла в воздухе: соль-соль-соль… Шмухляров раздраженно похлопывал по колену и думал, до чего простирается тупость соседки — даже гамму сыграть не в состоянии. А Май просто хотел, чтобы звуковой ряд гармонически завершился. Наконец, с усилием оттолкнувшись от «соль», гамма покатилась дальше: ля-си-до… И стало тихо. Слышно было, как возится в листве за окном крошечная птица.
— Я его ударил. Ангела! — признался Май, отвернувшись от окна.
— Брешешь, — отрезал Шмухляров.
— По лицу! — слабо вскричал Май и закрыл глаза, как тогда, после пощечины, в ожидании небесной кары.
— Браво! — воскликнул Шмухляров. — Так его, паскудника! Значит, Семен, не совсем ты конченый человек. Видишь, это просто — ударить ангела! А я бы еще и коленом под зад ему, чтобы не требовал, гадюка, безоглядной веры, если ни хрена сам сделать не может!
Май встал, начал беспорядочно топтаться по комнате, трогая книги. Ожидание Анаэля совсем измучило его.
— Я даже кошку не могу шлепнуть! — страдальчески исторг Май, выбравшись на балкон. — А в детстве мальчишки убили при мне лягушку, так меня вырвало. А тут!.. Что это, если не затмение?!
Он вернулся в комнату, упал на стул и тихо заголосил:
— Затмение! Затмение!..
— Нет, не затмение! — победно вскричал Шмухляров, вскакивая. — Просветление! Озарение! Illumination! Не бойся признаться: ты начистил рыло небожителю из-за денег.
Шмухляров куражливо заверещал, размахивая руками:
— Уж если моего кроткого Мая проняло, то, значит, с ангелами возможен только один язык — язык пощечин!
— Ну, преступил я… преступил… так ведь я это понял! Неужели он меня не простит?! Ведь говорят: ангельское терпение… Не зря же так говорят!..
— Извини, что грязным булыжником шмякаюсь в кристальный поток твоих философских размышлений, но хотелось бы узнать: сколько в твоем романе будет трупов?
«Какие трупы?!» — чуть не закричал Май, но, вспомнив о царе Кадме, который со свирепым античным упрямством угнетал бебриков, трагически буркнул:
— Будут вам трупы.
— К чему угрюмство? — издевательски завыл Шмухляров. — Рептильные книжки надо писать весело. Шоу! У нас есть три столпа: театр, телевидение, террор. Бери с них пример и вперед! Кровищи не жалей. Понимаю, ты не хочешь примитива, для того и выдумал ангела. Кстати, у них там, в горних мирах, тоже была война. Ну нигде жить не могут без этого! А пусть ангел твой будет богоборец, пусть с вытаращенными зенками спасает кого-нибудь, а в конце ты ему бабу дай в награду. Ну и слезного пафоса подпусти.
