— О-о-ой! — послышалось протяжно и жалобно.
Я резко сел. Ну, конечно, это был не сон! На полу сидел крошечный, с ног до головы густо заросший человечек в красном бархатном камзоле и колпачке. Он был обижен и возмущён.
— Лю-у-уди! — протянул он с ноткой презрения в голосе. — Вот так всегда! Вот так вечно! — И вдруг с яростной обидой: — Нет! Никогда больше! Ни за что! Пусть приходят, пусть просят, я буду глух! С меня довольно!
— Извините, что? — спросил я озадаченно. Мне никак не удавалось вспомнить, чем же закончилась схватка в таверне. Голова ныла, я провёл рукой, ощупывая затылок, и пальцы пребольно ткнулись в огромную шишку.
— Не извиняю! Какая наглость! Я пытаюсь привести его в чувство, а он лезет на меня с кулаками! — Я перестал обращать внимание на стенания человечка и огляделся.
Библиотека. Самая большая библиотека, какую я когда-либо видел. Высокие, под самый потолок, стеллажи вдоль стен, столы не меньше бильярдных, глубокие кресла в кожаной обивке, груды писчей бумаги и пергамента на полу. Я же покоился на единственном здесь диване.
— Это я где? И кто вы такой? — спросил я коротышку.
Тот живо перестал бормотать, вскочил с пола и, усевшись в кресло, принялся выполнять целый ряд непонятных мне действий. Вытащив из кармана очки, он тщательно протёр их кружевным платочком, затем, предварительно водрузив на нос очки, сложил руки на коленях и начал:
— Имя моё Аланджир ти Онанья Оролик, из рода Онанья. Род мой один из самых древних и уважаемых. Основатель оного, Аланджир, долгие годы плавал с норманнами, пока не осел в достославной Англии, в Гастингс-холл. В молодые годы он покрыл себя боевой славой и увековечил домовых в мифах и легендах викингов, а к старости — домовничал в замке да растил детишек. Кровь отважного Аланджира не раз вскипала и в жилах его потомков. История моих предков несёт в себе немало героических моментов. Стоит вспомнить имена…
— Стоп! — довольно грубо перебил я его. — Я не просил вас рассказывать обо всём вашем семействе! Я спрашивал, кто вы и что это за место! — Человечек разочарованно вздохнул, снял и спрятал очки.
— Я домовой, молодой человек, смотритель библиотеки, хранитель Цитадели. Можете звать меня Рол.
— Домовой? — Мой вопрос, казалось, снова разозлил его.
— Ну вот! Старая история! Сейчас он начнёт тереть глаза или чертить в воздухе всякие глупые знаки!
Я слегка обиделся.
— Отчего же? Я просто удивился. Дело в том, что я в своей жизни не очень-то часто имел дело с домовыми.
— Заметно!
Домовой глядел хмуро и дул губы. Я попробовал снова.
— Я очень перед вами извиняюсь за то, что так грубо вас перебил. Поймите, я совершенно не представляю, где находится эта Цитадель и как я сюда попал.
— Цитадель расположена у границы, на территории королевства Белгр. А вас принесли сюда чёрные и оставили лежать. Я всегда прячусь, когда они приходят. Чёрные плохо относятся к домовым и, как они выражаются, «всякой нечисти». Сначала я думал, ты — один из них, а потом смотрю, одёжкой не вышел, да и вообще… — Взгляд его был полон скепсиса. — Тогда я решил привести тебя в чувство, а ты полез драться. — Обвиняющий перст домового ткнул меня в живот.
— Я ведь уже извинился!
— Ладно, ладно. Я всё забыл. — Рол блеснул на меня глазами из-под густых бровей, — Я уже представился, теперь твоя очередь.
— А? — Я поднялся, сделал пару шагов к двери и уткнулся в груду сваленных с полок книг, пол был так густо усыпан бумагой, что я не знал, куда поставить ногу. — Соколов Никита. — Я развернулся и, приподнимая листы носком кроссовки, двинулся к окну.
Домовой прищёлкнул языком.
— Непобедимый Сокол. Красивое имя, но короткое. А как насчёт генеалогии?
— Что насчёт генеалогии?
Мозаичный витраж широкого библиотечного окна изображал писца, корпящего над книгой. Сняв пару томов с низенького подоконника, я встал на него, упёрся лбом в стекло. Погода была хорошей — солнце жарило вовсю. Далеко внизу виднелся кусок каменной кладки и застывшая фигура в чёрной рясе с капюшоном.
— Э-э-э! Незнание генеалогии оскорбляет память предков. Но, если хочешь, я могу поискать в библиотеке и найти что-нибудь о тебе. Кто твои родители? Где ты родился?
— Вряд ли здесь будет что-нибудь. — Я обвёл взглядом стеллажи в сомнении. — Я родился в России. Да и не важно…
Рол подался вперёд, вытаращившись на меня как на какое-нибудь чудо света.
— Россия? Старый мир? Ты пришёл оттуда?
— Ну да. Послушай, а сколько же я тут провалялся?
Но Рол меня уже не слушал. Он носился по библиотеке, вздымая ногами бумажный снег, сбрасывая свитки со столов и причитая:
— О, светлое небо! Какое счастье, какая удача! Такого случая можно ждать тысячи лет, а тут он сам пришёл ко мне в руки!
Замерев вдруг, он беспомощно оглянулся.
— Катастрофа! Где же оно?! Если я его не найду, это же будет ужас что такое! — И принялся с удвоенной энергией ворошить пергамент. Вдруг он радостно воскликнул: — Ага! Вот! Я нашёл!
В высоко поднятой руке домовой держал перо и чернильницу. Схватив первый попавшийся чистый лист, он снова уселся в кресло, пристроил чернильницу рядом, погрыз перо и склонился над бумагой… Однако писать ничего не стал. Когда я уже начал гадать, чего же он ждёт, домовой поднял на меня глаза и возмущённо спросил:
— Чего же вы ждёте?
— Я? А что я должен делать?
— Диктовать!
— Диктовать?! Что?!
— Всё! Расскажите мне обо всём, что произошло за последние тридцать два года в вашем мире. Я хочу знать всё об Азии, Китае, Африке, Европе, Америке и, конечно, об Англии, старой доброй Англии, родине моих предков!
Я соскочил с подоконника. Двинулся назад по расчищенной дорожке, поднимая и просматривая листы. Это были деловые письма, сметы, договора, отчёты о строительстве — в сопровождении детальных и достаточно точных планов построек.
— Хорошо. Я расскажу всё, что только смогу вспомнить. Но я и сам хотел бы задать пару вопросов. В последнее время весь мир для меня перевернулся, и я хочу иметь разумное этому объяснение.
— Великолепно, молодой человек! Я готов ответить на любой ваш вопрос. Будем задавать их по очереди. — Тут он улыбнулся и лукаво подмигнул. — Только, чур, рассказывать всё подробно и точно. История любит ясность.
Мельник-домовой Аланджир ти Онанья Авил снял запорошенный мукой фартук и, повесив его на гвоздь, вышел под остывающее осеннее солнце. Мельница, большой птицей приземлившаяся на вершину холма, лениво взмахивала крыльями. Ветерок едва шевелил опавшие листья. Серебряные паутинки ткали что-то в хрустально-прозрачном воздухе. Это была осень 1229 года от Рождества Христова. Отец Джеймс помог монахам загрузить последний мешок монастырской муки и пошёл расплатиться с хозяином. Ещё издали Авил замахал руками.
