Аполлон то был, Аполлон, друзья!
Он делам моим злой исход послал.
Но их своей я рукой вырвал – без сторонних сил[106].
Такой Эдип олицетворяет парадигму отмеченной даром личности, личности избранной, с точки зрения его уязвленного и одностороннего сознания. Эта парадигма проясняется в словах Хора:
Кто меж нас у владык судьбы
Счастья большую долю взял,
Чем настолько, чтоб раз блеснуть
И блеснувши угаснуть?
Твой наукою жребий мне,
Твой, несчастный Эдип, пример…[107]
Другой, более свежий пример роли трагического героя, сыгранной на мировой сцене, можно увидеть в деятельности бывшего президента США Ричарда Никсона. Травмированный потерей своей юности, он попал под власть комплекса власти и создал самый мощный властный центр во всем мире. При том, что hamartia, это уязвленное видение не получило должной свободы и оказалось не в состоянии потрясти новейшую историю. Поэтому он принимал такие решения, выбирал себе таких приверженцев и так направлял ход событий, что в конечном счете все это привело к его отторжению. Стоя в Овальном зале Белого Дома, чтобы подписать свое согласие с решением об импичменте, он обратился к воспоминаниям о своем несчастном детстве и стоявшей рядом с ним матери. О.Дж. Симпсон, насильник и убийца, осужденный законом, бежал к себе домой, чтобы увидеть свою мать. Волею судьбы сила таких отношений влекла этих мужчин все выше и выше и наносила им такие травмы, которые привели их к падению[108].
Рассказы о трагических героях не оставляют нас безучастными, ибо эти герои несут в себе противоречие, скрытое в каждом из нас. Судьба наносит травму и ставит нас в определенные рамки.
При таком пересечении характера и судьбы творится история. Это одновременно личная и коллективная история, ибо часто личность воплощает в себе мечты и надежды, а вместе с ними Тень целого народа. В молодости я очень часто слышал широко распространенную максиму: «В грехопадении Адама виноват каждый из нас». Адам как первый человек представлял собой парадигму человеческого бытия. Его гордыня позволяет ясно представить общечеловеческую склонность преувеличивать роль сознания, то есть говорить только то, что оно хочет услышать. В своей «Поэтике» Аристотель предположил, что нас тянет к тому, чтобы стать свидетелями этой трагедии, оказаться на сцене или в гуще исторических событий, ибо нам нужно пережить катарсис в результате очень сильных эмоций – жалости и страха. Наша жалость просыпается и освобождается, как только мы идентифицируемся с трагическими страданиями главного героя, и у нас возникает страх, что мы сами подвергаемся такому же риску.
Увидев смирение, насколько его можно распознать, Греческий Хор (в русском переводе – Корифей) обобщает трагическое противоречие всех героев, всего человечества: «Не считай счастливым мужа под улыбкой божества / Раньше, чем стопой безбольной рубежа коснется он».[109]Или же вспомним персонажа трагедии Шекспира, легендарного короля Ричарда II. Желая всё иметь, но всё потеряв, он напоминает нам, что
Внутри венца, который окружает
Нам, государям, бренное чело,
Сидит на троне смерть, шутиха злая,
Глумясь над нами, над величьем нашим.
Она потешиться нам позволяет:
Сыграть роль короля…
Они вводили в заблужденье вас…
Зачем же
Вы все меня зовете «государь»?[110]
Такие персонажи, как О.Дж. Симпсон и Ричард Никсон, принародно разыгрывают психическую дилемму, свойственную всем людям. Когда сознание пренебрегает теневыми частями психики и приходит к мысли о своей сверхценности, у богов возрастает интерес к нему, они оказываются поблизости и содействуют восстановлению равновесия.
Наверное, ни один герой не служит нам большую службу, чем тот, кто напоминает о наших ограничениях, то есть о пропасти между смертными и богами. Тогда было бы весьма полезно назвать героем человека, который расширяет ощущение наших возможностей и напоминает о неизбежных границах человеческого бытия.
Конечно, самым очевидным примером мог бы оказаться человек, способный выйти за пределы физических возможностей, например, летчик-испытатель или астронавт. Но исследования духа, интеллекта и творчества в той же мере свидетельствуют о героических поступках. «Одинокий орел» Чарльза Линдберга привлек к себе внимание всего мира, поскольку в этом небольшом томике было рассказано о проверке способности человека мечтать и воплощать свои мечты в жизнь. Более сорока летчиков уже перелетели через Атлантику, но Линдберг первым сделал это в одиночку. Это было драматическое повествование об одиноком испытании духа, о мужестве, терпении и смелом полете воображения, соединившем два континента. Точно так же Бетховен не только переложил на ноты музыкальные темы, но, как и все творцы, раздвинул границы самой музыки. В каждом случае героический дух расширял границы возможного. А значит, каждое героическое усилие – это упражнение в переосмыслении возможного и видоизменении его границ.
Понимание героического персонажа как образа, расширяющего наше ощущение возможного, требует умения различать положительных и отрицательных героев. Образы известных в истории палачей, которые увлекали народы во мрак, напоминают нам о существовании Тени. Иногда возможности нашего разума расширяют психотические явления. Современную женщину, которая сегодня слышит голоса, побуждающие ее маршировать «под музыку власти», сочтут человеком, страдающим психическими отклонениями. Орлеанская Дева Жанна д'Арк нарушила эти границы и была признана святой. Когда Джордж Фокс [Джордж Фокс (1624-1691) – английский религиозный деятель, основатель Общества друзей (квакеров). Из-за конфликтов с представителями официальной церкви не раз оказывался за решеткой. – Прим. ред.] в состоянии безумия брел через поселок Личфилд, он придумал Общество друзей.
Даже деятельность Гитлера может напомнить о том, как силы бессознательного проецируются на харизматическую личность и доводят обычных граждан до сумасшествия. Нам следует поразмышлять над этими примерами, чтобы осознать, насколько хрупко индивидуальное чувство этики и личной ответственности. За последние несколько столетий люди почувствовали всю шаткость иерархии фундаментальной мифической системы ценностей. Поэтому повсюду стали появляться антигерои. Их характерный след идет от Достоевского и Мелвилла через Альфреда Пруфрока Элиота, произведения Сола Беллоу, Филиппа Рота и других, к двум бродяжкам Беккета, стоящим на обочине дороги.
