Чтобы хоть как-то совладать с горой информации, нужны были правила: я пропускала стенографические записи, а к зашифрованным журналам даже не притрагивалась. Если поначалу я читала журналы подряд, то потом заставила себя просматривать их бегло. Однако выборочное чтение ужасало еще больше: описывались настолько невообразимые события, что у меня нет сил их пересказывать. В некоторых записях упоминались периоды «ремиссий» и «успокоения», за ними – «вспышки» и «чудовищные катастрофы». Возраст Зоны и количество посетивших ее экспедиций не важно: судя по отчетам, всякая чертовщина творилась здесь еще задолго до возникновения границы. У Зоны Икс была своя «протозона».
При чтении подробных отчетов пробирала дрожь, но даже те, в которых информация подавалась отрывочно, оказывались не менее жуткими. Один из журналов, полусгнивший от сырости, был целиком и полностью посвящен сорту чертополоха с лавандовыми цветками, что произрастал в глубине Зоны на границе леса и болота. Страница за страницей автор описывал один образчик этого чертополоха за другим, подкрепляя описание мельчайшими подробностями о насекомых и других организмах, населявших эти микроареалы. Ни шагу влево, ни шагу вправо – и ни слова о том, что происходило в базовом лагере или в жизни исследователя. Через некоторое время меня охватила тревога: мне почудилось, что между строк сквозило нечто ужасное: то ли Слизень, то ли что-то подобное ему ходило совсем рядом с чертополохом, и одержимость автора – лишь способ справляться с ужасом. Вроде бы никакого упоминания, но все равно с каждым новым описанием чертополоха дрожь забиралась мне все глубже и глубже под кожу. Только когда, наконец, от страниц не осталось ничего, кроме влажной целлюлозы, смешанной с чернилами, я испытала облегчение. Бесконечные повторения, кружение вокруг да около вгоняли в транс. Окажись в журнале бесконечное множество страниц, не исключено, что я бы не смогла оторваться и читала, читала, пока не свалилась бы замертво от жажды или голода.
Я задумалась: может, отсутствие упоминаний о Башне тоже было попыткой ее не замечать?
…в черной воде, под полуночным солнцем те плоды созреют…
Пролистав еще несколько отчетов – то банальных, то невнятных, – я наткнулась на журнал, непохожий на мой. Он относился к периоду до первой экспедиции, но после появления границы; в нем говорилось о «строительстве стены» (речь явно шла об укреплении на дюнах). Я перевернула страницу, и среди метеорологической абракадабры мне бросились в глаза три слова: «на нас напали». Следующие записи я читала предельно внимательно. Сначала автор никак не описывал ни природу нападения, ни тех, кто напал. Я сумела вычленить, что они пришли с моря, «убили четверых», однако стена удержалась. С каждой новой записью ощущение безысходности росло:
«…погибель снова приходит с моря, а с ней – странные огни и морские твари, во время прилива они бьются о стены. Сейчас ночь, и их авангард пытается пробраться сквозь щели в оборонительном рубеже. Патроны у нас на исходе, но мы еще держимся. Кое-кто хочет оставить маяк, уйти куда-нибудь – на остров или подальше от берега, но у командира свои приказы. Все опустошены. Есть вещи, которым нет разумного объяснения…»
Это была одна из последних записей. Отчет больше походил на повесть, написанную на основе реальных событий. Я попыталась представить, как выглядела Зона Икс в то время. Не вышло.
Участники экспедиций шли на свет маяка, как когда-то суда, которым этот свет помогал пройти между рифов и отмелей. Мне уже приходила в голову мысль, что для многих маяк был символом стабильности и надежности. Он властно возвышался на горизонте и производил впечатление безопасного убежища. Однако то, с чем я столкнулась внизу, свидетельствовало, что с этой задачей он не справился. Тем не менее, даже зная об этом, люди продолжали приходить сюда, потому что надеялись. Или верили. Или у них просто не было мозгов.
Я уже понимала: для того чтобы хоть как-то бороться с силой, вторгшейся в Зону Икс, нужно было действовать исподтишка. Нужно было слиться с местностью или, подобно автору «хроник чертополоха», покуда хватает сил, притворяться, что ничего не происходит. Признать существование этой силы, дать ей имя значило впустить ее. Именно поэтому я называла изменения в своем организме «ясностью». Стоит мне начать ставить опыты, высчитывать статистику или изучать их более пристально, когда я не имею над ними никакой власти, и все это станет слишком реальным.
В какое-то мгновение я взглянула на оставшиеся журналы, и меня охватила паника. Пришлось еще больше сузить поиски: теперь меня интересовали только фрагменты, совпадающие со словами на стене Башни или похожие на них. Я начала атаковать бумажную гору более методично, влезая в самую сердцевину. Свет, падавший из открытого люка, напоминал, что мир не сводится к одной этой куче. Я копалась в ней, как крыса или чешуйница, засовывала руки как можно глубже и вытаскивала все, что удавалось ухватить. Иногда я теряла равновесие, и бумажная лавина обрушивалась на меня. Я выбиралась, откашливаясь и отплевываясь от набившейся в рот и нос гнили. Если бы кто-то наблюдал за мной сверху, он бы счел меня умалишенной, занятой бесполезным делом. Я и сама так думала, но все равно вела себя как фанатик.
Однако я все же нашла то, что искала, и в гораздо большем количестве журналов, чем ожидалось. Как правило, попадалась самая первая фраза: «Там, где покоится зловонный плод, что грешник преподнес на длани своей, произведу я семена мертвецов и разделю его с червями…»
Чаще всего этот текст встречался на полях, никак не связанный с прочими записями. Один раз я отыскала упоминание о том, что фразу видели на стене маяка, но «тут же смыли». Почему – неизвестно. В другом дневнике, написанном неразборчивым почерком, автор писал о найденном в журнале смотрителя тексте, похожем «… на строчки из Ветхого Завета, но из какого-то незнакомого псалма». Что это, как не письмена Слизня?… И разделю его с червями, что копошатся во тьме и питают мир своими соками…
Увы, ни в одном из журналов не обнаружилось ответа на вопросы «почему?» и «кто?». Откровения предшественников тяжелым грузом навалились мне на плечи.
Я чувствовала себя такой подавленной, что буквально не могла пошевелиться: информации слишком много, она не систематизирована. Я бы годами листала страницы, но, вероятно, так никогда бы и не нашла нужных сведений. Вместо этого меня бы вновь и вновь мучило: сколько лет существует Зона? кто первым оставил здесь журналы? что подвигло других последовать их примеру, пока это не превратилось в затверженный ритуал? что за тяга, что за массовый фатализм?… Единственное, в чем я могла быть хоть как-то уверена, так это в том, что архив неполон: отчетов некоторых экспедиций или некоторых исследователей недоставало.
А еще я понимала, что нужно либо возвращаться в базовый лагерь засветло, либо заночевать на маяке. Перспектива ночного похода не прельщала, но если я не вернусь, то где гарантия, что топограф не бросит меня и не попытается отправиться к границе?
Я решилась на последнее усилие. С большим трудом я взобралась на вершину кучи, стараясь не потревожить лежащие друг на друге журналы. Я чувствовала себя верхом на беспокойно ворочавшемся чудище, бумаги были словно зыбучий песок, готовый поглотить меня за любое неосторожное движение. И все же я справилась.
