Сесили. Они приближаются к нам. Какая самонадеянность!
Гвендолен. Будем хранить гордое молчание.
Сесили. Да, ничего другого не остается.
Джек и Алджернон насвистывают невероятно знакомую арию из какой-то английской оперы.
Гвендолен. Гордое молчание, как мне кажется, производит на них нежелательное впечатление.
Сесили. Да, я бы даже сказала, угнетающее.
Гвендолен. Но мы ни за что не заговорим первыми.
Сесили. Разумеется, нет.
Гвендолен. Мистер Уординг, я хочу у вас спросить нечто важное, и от вашего ответа зависит многое.
Сесили. Гвендолен, ваша находчивость меня восхищает. Мистер Монкрифф, будьте добры, ответьте мне вот на какой вопрос: для чего вы пытались выдать себя за брата моего опекуна?
Алджернон. Чтобы иметь предлог познакомиться с вами.
Сесили (обращаясь к Гвендолен). На мой взгляд, это вполне удовлетворительное объяснение. А вы как считаете?
Гвендолен. Да, моя дорогая, если, конечно, ему можно верить.
Сесили. Я лично не верю. Но это не умаляет поразительной красоты его ответа.
Гвендолен. Вы правы. В важных вопросах главное не искренность, а стиль. Мистер Уординг, чем вы объясните историю с вымышленным братом? Может быть, вы на это пошли, чтобы иметь предлог выбираться в Лондон и почаще видеть меня?
Джек. Неужели вы можете сомневаться в этом, мисс Ферфакс?
Гвендолен. У меня на этот счет большие сомнения. Но я решила пренебречь ими. Сейчас не время для скептицизма в духе немецких философов. (Подходит к Сесили.) Их объяснения кажутся мне удовлетворительными, особенно объяснение мистера Уординга. В нем есть какая-то завораживающая правдивость.
Сесили. Меня вполне устраивает то, что сказал мистер Монкрифф. Одного его голоса достаточно, чтобы вселить в меня абсолютное доверие.
Гвендолен. Так вы думаете — мы можем простить их?
Сесили. Да. То есть нет.
Гвендолен. Верно! Я совсем позабыла. На карту поставлены принципы, и нам нельзя уступать. Но кто из нас скажет им об этом? Обязанность не из приятных.
Сесили. А не можем ли мы сказать это одновременно вдвоем?
Гвендолен. Прекрасная мысль! Я всегда говорю одновременно со своими собеседниками. Только говорите со мною в такт, ладно?
Сесили. Хорошо.
Гвендолен отбивает рукой такт.
Гвендолен и Сесили (говорят вместе). Непреодолимым препятствием по-прежнему являются ваши имена. Так и знайте!
Джек и Алджернон (тоже говорят вместе). Наши имена? И ничего больше? Но нас сегодня должны крестить.
Гвендолен (Джеку). И вы готовы совершить этот подвиг ради меня?
Джек. Да, ради вас!
Сесили (Алджернону). А вы — вы согласны пойти на эту муку, чтобы угодить мне?
Алджернон. Да, чтобы угодить вам!
Гвендолен. Как все-таки глупо говорить о равенстве полов. Когда речь идет о самопожертвовании, нам очень далеко до мужчин.
Джек. Да, мы такие! (Обмениваются с Алджерноном рукопожатием.)
Сесили. Они порой проявляют такое мужество, о котором мы, женщины, и понятия не имеем.
Гвендолен (обращаясь к Джеку). Любимый! (Бросаются друг другу в объятия.)
Алджернон (обращаясь к Сесили). Любимая! (Бросаются друг другу в объятия.)
Обе пары стоят обнявшись. Входит Мерримен. Чтобы привлечь к себе внимание, громко кашляет.
Мерримен. Кхе!.. Кхе!.. (Докладывает.) Леди Брэкнелл.
Джек. Боже милостивый!..
Входит леди Брэкнелл. Влюбленные поспешно отстраняются друг от друга. Мерримен уходит.
Леди Брэкнелл. Гвендолен! Что это значит?
Гвендолен. Всего лишь то, что я помолвлена с мистером Уордингом, мама.
Леди Брэкнелл. Иди-ка сюда и садись. Садись, тебе говорят. Нерешительность — это признак душевного разлада у молодых и физического угасания у старых. (Поворачивается к Джеку.) Сэр, узнав о внезапном исчезновении моей дочери от ее горничной, которой дочь полностью доверяет и язык которой я развязала с помощью небольшого денежного вознаграждения, я тотчас же последовала за ней в почтовом поезде. Ее бедный отец почему-то решил — и я рада, что ему пришла в голову эта странная мысль, — будто она сейчас присутствует на чересчур затянувшейся популярной лекции (одной из тех, которые университет организует для широкой публики) о влиянии ренты на развитие мысли. Я не собираюсь выводить его из этого заблуждения. Я никогда не выводила его из всяческого рода заблуждений. Это было бы бессердечно. Но вы, конечно, сами прекрасно понимаете, что любые отношения между вами и моей дочерью должны быть с этого момента прекращены. В этом вопросе, как, впрочем, и в любых других, я не пойду ни на какие уступки.
Джек. Но я помолвлен с Гвендолен, леди Брэкнелл!
Леди Брэкнелл. Выбросьте это из головы, сэр. Ну а что касается Алджернона… Алджернон!
Алджернон. Да, тетя Огаста.
Леди Брэкнелл. Скажи мне, а не в этом ли доме проживает твой болезненный друг, мистер Банбери?
Алджернон (запинаясь). Нет, нет, Банбери здесь не живет… Банбери сейчас в другом месте… А по правде говоря, Банбери умер.
Леди Брэкнелл. Умер?.. Когда умер? Должно быть, его смерть была чрезвычайно скоропостижной.
Алджернон (с беспечным видом). В общем, я его сегодня убил… То есть я хочу сказать — бедняга Банбери умер сегодня после обеда.
Леди Брэкнелл. И от чего же он умер?
Алджернон. Банбери?.. Ну, он… он просто был ликвидирован…
Леди Брэкнелл. Ликвидирован? Ты хочешь сказать, он стал жертвой этих ужасных революционеров? Но ты мне не говорил, что мистер Банбери участвует в политической жизни. В таком случае он был наказан за свой нездоровый интерес к политике.
Алджернон. Дорогая тетя Огаста, я хотел лишь сказать, что его разоблачили. Врачи разоблачили его в том, что он водит их за нос, продолжая жить с такими неизлечимыми болезнями. Вот он и умер.
Леди Брэкнелл. Он, надо полагать, очень верил своим врачам и всецело полагался на их мнение. Во всяком случае, я рада слышать, что он наконец-то выбрал четкую линию поведения и действовал в соответствии с рекомендациями медиков. А теперь, когда мы окончательно избавились от этого мистера Банбери, позволено ли мне будет спросить, мистер Уординг, кто эта молодая особа, чью руку совершенно неподобающим, на мой взгляд, образом держит в настоящий момент мой племянник Алджернон?
