Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
— Почти приехали, — вздохнул богатырь, слез с воза, прихватил оттуда короб с бесполезностями.
Мутило тоже слез, на ходу с облегчением принимая привычный облик, и пошлепал за богатырем. Сундук с водяниковой долей был тяжек, в грязи оставались глубокие следы перепончатых лап.
— Прощевай, Гомункул! Может, еще свидимся…
Тропинка скоро вывела их к лесному озеру. В воздухе дрожал противный звон.
— Развел комара, — проворчал Жихарь. — Как еще потеплеет, так сюда лучше и не соваться…
— Вот и хорошо, — сказал Мутило. — Нечего здесь людям околачиваться… кроме некоторых… Не станет комара — чем я малых рыбят буду кормить?
— Значит, Налима ты мне оставляешь? — спросил богатырь, не веря своей удаче.
— Обещал же, — обиделся Мутило. — Думал, слово водяника — что вода текучая?
Ну, буду его брать раз в год, на Купальный день, к начальству с докладом ездить…
— Везде начальство, даже у вас…
— Зима у нас долгая, тоскливо коню подо льдом, — объяснил Мутило причину своей щедрости.
— А у меня он зимой в ледышку не обратится? — поспешно спросил богатырь. — И как за ним ходить?
— Гоняй его почаще, вот и весь уход.
Русалка высунулась из воды по пояс и приветственно махала руками.
— Соскучилась, рыбья холера, — осклабился водяник. — Подождешь, не княгиня…
Жихарь вывалил содержимое короба на траву и стал раскладывать бестолковый товар в поисках самой бесполезной вещи. Он повертел зюзюку, попробовал расправить ей крылышки — ничего не вышло. Зюзюка только мелко дрожала и норовила рассыпаться.
Молоток с обратным ходом был не только бесполезен, но даже и вреден: с ним недолго самому себе продолбить голову, а гвоздь так и не войдет в дерево.
Были, кстати, и ржавые гвозди, но все, как один, для левой стены.
На знаменитый, хотя и потертый мешочек со смехом богатырь поглядел с глубоким презрением, поскольку смех оттуда раздавался без всякой причины, а это дурной признак.
Разноцветные рыбьи зонтики Мутило признал отнюдь не бесполезными и сграбастал в свою пользу.
Было там и тележное колесо, по уверениям старьевщика, как раз Пятое, но на вид — самая обыкновенная запаска, необходимая в дороге.
К Пятому колесу прилагался и тележный скрип в берестяном туеске, чтобы пугать самых зачуханных и трусливых.
— Придумают же люди! — не то восторгался, не то насмехался водяник.
Ручка гребешка для плешивых была когда-то украшена самоцветами, но их давно повыковыряли.
А значение большинства вещей в этой куче Жихарь и вовсе не способен был понять. Иные грюкали, иные звякали, иные просто лежали тихонечко лежмя и не просили есть.
Наконец блеснул на солнце какой-то чудной серп — маленький, тонкий, совсем не заржавленный. Правда, деревянная рукоятка у него щетинилась пробившимися липкими зелеными листочками.
— Пригодится — пусть дети учатся жито жать! — сказал богатырь и попытался оборвать листочки.
Серп выскользнул у него из рук, чиркнул по ладони лезвием и рассек ее — неожиданно глубоко.
— Блин поминальный! — вскрикнул в сердцах Жихарь и отбросил серп от себя подальше. — Забирай его, Опивец, — может, тоже отрежешь себе чего-нибудь!
Мерзопакость какая!
Серп не упал в груду бесполезной своей братии, а повис в воздухе, вращаясь сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Наконец вокруг него образовался маленький вихрь, поднявший пыль из короба старьевщика, рыжую хвою, бурые прошлогодние листья и обрывки высохших водорослей.
— Смотри-ка — принял, — сказал Мутило, внимательно наблюдавший действия богатыря. Тот ничего не ответил, потому что зализывал ранку.
Вихрь оторвал свой тонкий хвостик от земли и начал подниматься вверх, тихонько завывая.
— Ну вот и в расчете, — выдохнул богатырь, пошарил глазами по земле, сорвал листок подорожника и залепил порез. Потом он старательно собрал оставшееся барахло обратно в короб и отнес его в рыбачью развалюшку. Не тащить же на княжий двор!
Прощание с водяником не затянулось — за дорогу все разговоры переговорили.
— Спасибо тебе за все, страхоил мокроживущий! — сказал Жихарь. — Без тебя никогда бы мне не разбогатеть.
— Шелешпер ты безжаберный, бесхвостый! — в лад ему ответил Мутило. — Колобка благодари. Вы его там смотрите не слопайте с голодухи!
— Какая теперь голодуха! — хохотнул Жихарь, тряхнул водяника за плечи, повернулся и пошел по тропе к дороге.
— Ох, не нравится мне все это, — негромко сказал Мутило не то Жихарю, не то русалке, не то самому себе.
Богатырю тоже было как-то невесело, и Гомункул сразу это заметил, начал приставать с расспросами, как да что получилось с Опивцем.
— …в общем, вышло все так, что я сам ему повинный подарок выбрал, — закончил Жихарь свой рассказ. — А вещь диковинная — свежие листики на сухом черенке…
Колобок вдруг замычал, закатался по узлам и сверткам, выдрал из бородки клок седых волос.
— Ох, почему же я с тобой не покатился, не удержал? Ведь тебе в руки попала такая вещь, а ты ее сам, по доброй воле, отдал окаянному планетнику! Мало ли что он с ней утворит?
— Да что за вещь-то? — испугался Жихарь. — Неужели я опять какую-то глупость учинил?
— Да еще каку-ую! — провыл Колобок. Из маленьких его глазок покатились сухие хлебные крошки. — Дуракам счастье! Тюх-тюх, перепентюх! Лучше с умным потерять, чем с дураком найти! Это такая вещь, такая… Да ты не поймешь…
— Скажи толком, — потребовал Жихарь и понял, что боится ответа.
— За Зимними Горами зовется она ваджрой, — сказал Колобок. — А у вас не знаю как.
— В третий раз приходила в руки… — прошептал богатырь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Мы ничего не можем сказать решительного о влиянии Дельфийского оракула на семейную жизнь русского народа.
Иван Сахаров
«Лю Седьмой, временно занимающий пост Мужа обширных познаний при Отделении четырех дверей Университета сынов отечества, имеет честь обратиться к Его Светлости князю Многоборья Жи Хану с письмом и братским приветом.
Вас, должно быть, удивит, что я, давший себе зарок не вмешиваться в мирские дела и затвориться на две сотни лет в уединенной горной хижине над бушующим потоком, снова попираю недостойной стопой яшмовые плиты дворцовых покоев, освежая в слабеющей памяти все триста двадцать шесть видов поклонов, приседаний и ползьбы, полагающихся при лицезрении Сына Неба.
Увы! Среди мужей ученых и благородных, достойных славы за свои таланты, при жизни становится знаменитым тот лишь, кто в Поднебесной пользуется покровительством высокого лица. Среди мужей ученых и благородных лишь тот может славу передать потомкам, кто в Поднебесной имеет опору среди могущественных продолжателей своего дела, озаряющих имя его вечным блеском.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
