— То есть все, что ты посылаешь, остается в тебе?
— Да.
Ангало посмотрел на Масклина.
— Ты что-нибудь понял?
— Я понял, — вмешался Гердер. — Талисман говорит, что он не просто машина, а… как бы это сказать… много-много электрических мыслей, живущих в машине.
На верхней грани кубика заиграли световые точки.
— Это займет много времени? — спросил Масклин.
— Да. Пожалуйста, не вынуждайте меня зря расточать жизненно необходимую сейчас энергию.
— Он, видимо, не хочет, чтобы мы с ним разговаривали, — сказал Гердер. — Ему надо сосредоточиться.
— Вы говорите о нем, как будто он живой, — сказал Ангало. — А он неживой… И к чему он так торопил нас? Бежали-бежали, а теперь сидим и ждем.
— Вероятно, ему надо быть поближе, чтобы сделать… то, что он должен сделать, — сказал Масклин.
— И долго еще это продлится? — сказал Ангало. — С тех пор как он сообщал, что остается двадцать семь минут, прошла уже целая вечность.
— По меньшей мере двадцать семь минут, — сказал Гердер.
— Да. А может, и больше.
Пион дернул Масклина за руку, показал на высокую белую башню, что маячила перед ними, и протараторил какую-то длинную фразу на флоридском (или, если верить Талисману, на древненомском).
— Без помощи Талисмана я ничего не понимаю, — сказал Масклин. — Извини.
— Наша не говорить на слова гуселетов, не-не, — пояснил Ангало.
Панический страх исказил лицо Пиона. Он снова что-то крикнул и дернул еще сильнее.
— Я думаю, он не хочет быть так близко от ракеты при запуске, — сказал Ангало. — Вероятно, его пугает сильный шум, который при этом бывает… Не любишь шума? — по слогам спросил он.
Пион, видимо, понял его, потому что яростно закивал.
— Самолеты в аэропорту взлетали не так уж шумно, — сказал Ангало. — Просто сильно ревели моторы. Конечно, неискушенного путешественника это может и испугать…
— Не думаю, что номы из племени Шраб такие уж простаки, — задумчиво произнес Масклин.
Он еще раз взглянул на белую башню. Так ли она далеко, как кажется? А может, слишком близко?
Пожалуй, очень-очень близко.
— Как вы думаете, так ли уж здесь безопасно? — спросил он. — При старте, во всяком случае?
— Да успокойся ты, — сказал Ангало. — Талисман не привел бы нас сюда, если бы это было небезопасно.
— Конечно, конечно, — сказал Масклин. — Ты прав. Совершенно прав. Глупо было затевать этот разговор.
Пион повернулся и побежал.
Трое остальных посмотрели на Космический Челнок.
На верхней грани кубика световые точки сплетались в замысловатые узоры.
Где-то оглушительно заголосила еще одна сирена.
В ракете угадывалась неслыханная мощь. Ощущение было такое, словно вот-вот забьет самый мощный в мире фонтан.
Когда заговорил Масклин, казалось, он высказывает их общую мысль.
— А вы уверены, — очень медленно произнес он, — что Талисман способен совершенно верно рассчитать, на каком расстоянии могут находиться номы от взлетающей ракеты? Есть ли у него какой-нибудь опыт, как вы думаете?
Они переглянулись.
— Не отойти ли нам немного?.. — начал Гердер.
Они повернулись и пошли прочь.
И каждый невольно замечал, как остальные все ускоряют и ускоряют шаг.
Быстрее и быстрее.
И вдруг они все кинулись бежать, продираясь через кусты и траву, мимо камней, энергично работая локтями. Гердер обычно задыхался даже при чуть убыстренной ходьбе, но тут он прыгал, как воздушный шарик.
— Кто-нибудь… хоть примерно… знает… скоро ли?.. — пропыхтел Ангало.
Позади них раздался оглушительный свист, будто весь мир набирал воздух в свои легкие. Затем этот свист превратился… нет, не в шум: словно невидимый молот ударил их по ушам. Вот какой это был звук.
Глава 8
КОСМОС, существуют две разновидности космоса: а) нечто, ничего не содержащее; б) ничто, содержащее все. Это то, что остается, когда уже ничего нет. Там нет ни воздуха, ни силы тяготения, которая удерживает всех живущих на Земле. Если бы не было космоса, Вселенная сосредоточилась бы в одном месте. Космос предназначен для полетов спутников, Космических Челноков, планет и космических кораблей.
Из «Научной энциклопедии для пытливого молодого нома»
Ангало де Галантерейя
После того как земля перестала наконец содрогаться, номы кое-как поднялись и ошеломленно уставились друг на друга.
— Что? — переспросил Масклин. Его голос звучал приглушенно, как бы издали.
— ………………..? — спросил Гердер.
— ……………………? — сказал Ангало.
— Что? Я не слышу тебя. А ты меня слышишь?
— ……………………?
Масклин видел, как шевелятся губы Гердера. Он показал на свои уши и покачал головой.
— Мы оглохли!
— ……………………?
— ……………………?
— Оглохли, говорю. — Масклин поднял глаза.
Над головой у них клубился дым, и из этих клубов дыма, с быстротой, поразительной даже для номов (а ведь для них время течет куда медленнее, чем для людей), вырвалось продолговатое, стремительно вытягивающее облачко, с огненным языком на верхушке. Нестерпимый шум превратился в просто очень громкий и очень скоро прекратился совсем.
Масклин поковырял пальцем в ухе.
Наступило какое-то странное шипящее безмолвие.
— Вы слышите меня? — неуверенно спросил Масклин. — Кто-нибудь слышит меня?
— Это… — невнятно и с неестественным спокойствием проговорил Ангало. — Это было очень громко. В жизни не слышал ничего более оглушительного.
Масклин кивнул.
У него было такое чувство, как будто его всего измолотили чем-то тяжелым.
— Ты ведь кое-что знаешь, Ангало, об этих летательных аппаратах, верно? — спросил он тихим голосом. — Люди на них летают?
— О да. В верхней ступени.
— Но ведь никто их к этому не принуждает?
— Не думаю, — сказал Ангало. — В книге было написано, что желающих летать очень много.
— Желающих?
Ангало пожал плечами:
— Так там было написано.
Ракета уже превратилась в отдаленную точку на самом кончике расширяющегося облака белого дыма.
Масклин наблюдал за ней.
«Мы сущие глупцы! — подумал он. — Мы ведь такие крохотные, а живем в таком большом мире, и все же не хотим хоть чему-нибудь здесь научиться, прежде чем отправимся куда-нибудь еще. Когда я жил в норе, я знал все, что мне надо было знать, но прошел всего год, и я нахожусь далеко, просто невообразимо далеко от своего бывшего дома и наблюдаю за каким-то непонятным аппаратом, возносящимся так высоко, что оттуда ничего само не падает. И я должен проделать предназначенный мне путь до конца, потому что не могу вернуться обратно. Не могу даже остановиться на полпути. Так вот что имела в виду Гримма, когда рассказывала о лягушках! Знание изменяет тебя, делает совсем другим. И тут уж ничего не поделаешь».
