Рамон переступил порог, и дверь с шумом захлопнулась за ними. Синтия увидела стены, затянутые шелком пастельных тонов, написанные маслом полотна в элегантных багетах, стоящие, должно быть, целое состояние… Правда, Синтия не успела их как следует рассмотреть, как, впрочем, и другие детали интерьера, поскольку Рамон стремительно пронес ее через холл к лестнице.
— Рамон…
— Молчи! Не произноси мое имя, пока я не уложил тебя в постель, — решительно оборвал он.
— Почему? — с любопытством спросила Синтия.
— Потому что ты называешь меня по имени, только когда не отдаешь себе в этом отчета. Мне иногда кажется, что я обретаю физическую оболочку лишь в твоем воображении.
Действительно, подумала Синтия, он становится для меня реальным человеком из плоти и крови, лишь когда я прикасаюсь к нему. В остальное время он для меня как бы нереальная фигура.
Рамон вошел в спальню и осторожно поставил Синтию на ноги.
— Извини, — прошептала она и поцеловала Рамона в щеку.
Она лишь хотела, чтобы этот поцелуй символизировал собой просьбу о прощении, но он получился совсем иным — глубоким, сладостным, вожделенным.
Однако на этом Синтия не успокоилась. Она лизнула щеку Рамона, будто хотела попробовать, каков он на вкус, потом еще раз, еще… Это было как наваждение. Синтия чувствовала нарастающее непреодолимое желание, которое грозило захлестнуть ее.
От ласкающих прикосновений ее языка Рамон сильно вздрагивал, словно через него пропускали ток высокого напряжения.
— Ты колдунья, — прохрипел он нежно и, посмотрев на Синтию долгим взглядом, прильнул к ее губам в страстном глубоком поцелуе, словно хотел проглотить ее целиком.
Синтия и не подумала оказать сопротивление. Обоих захватила грубая животная страсть. Рамон ухватился за нижний край ее блузки и потянул вверх. Синтия с готовностью подняла руки и глухо недовольно застонала, когда им пришлось ненадолго оторваться друг от друга, чтобы стянуть блузку через голову.
От своей рубашки Рамон избавился в считанные секунды. Нетерпеливые пальцы Синтии немедленно погрузились в волоски, которыми поросла мускулистая грудь Рамона. Синтию дурманило прикосновение к ним, она буквально теряла голову.
Дыхание Рамона стало прерывистым, его грудь учащенно вздымалась в такт бешеному биению сердца. Он самозабвенно ласкал Синтию, без остатка отдавшись жажде обладания ею. Неожиданно она отстранилась и шагнула назад. Рамон замер. Неужели он сделал что-то не так?
Но Синтия медленно завела руки за спину, и в следующее мгновение бюстгальтер упал к ее ногам. Она высоко вскинула голову и призывно посмотрела на Рамона.
— Значит, ты не забыла, как соблазнять меня?! Ты помнишь, как довести меня до безумия! — потрясенно воскликнул он.
Синтия приблизилась к нему и плавно провела рукой по его груди вниз. Когда ее пальцы провокационно замерли на плоском животе Рамона, она почувствовала, как напряглись его мускулы. Синтия загадочно и чарующе улыбнулась.
— Ты неземная, — прошептал Рамон и, крепко обхватив ее за талию, приподнял над полом.
— И ты, — эхом отозвалась Синтия. — Не пойму, ты настоящий или происходящее мне лишь кажется? — выдохнула она ему в лицо, словно дразня.
— Сейчас узнаешь.
Рамон подхватил Синтию и отнес на большую старинную кровать. Туфли Синтии со стуком упали на пол, и она начала шаловливо водить пальцем ноги по груди Рамона, пока он, стоя у края кровати, лихорадочно снимал с себя одежду.
Она даже не подозревает, что ведет себя совсем как прежняя Синтия, с внезапной грустью подумал Рамон. Скажи я ей это, то вместо ласк получу лишь упреки.
В Синтии был заложен инстинкт соблазнительницы, и она всегда вела себя в постели настолько раскованно, что Рамон терял голову от ее изобретательной страсти и не мог противиться ее ненасытным желаниям.
Наверное, Синтия не помнила, что ее муж тоже преуспел в искусстве любви и мог дать ей сто очков форы. Собственно, именно это постоянно подпитывало их брак, сохраняло чувства и ощущения свежими. Однако страсть имела и оборотную сторону: все новое обычно непредсказуемо, и эта непредсказуемость в итоге разрушила их отношения — Синтия и Рамон перестали доверять друг другу и ожидали измену и подвох на каждом шагу.
Недоверие привело к подозрениям, те в свою очередь — ко лжи. Когда Рамон познакомился с Синтией, у нее было целых три поклонника, и его сводила с ума мысль, что со всеми тремя она могла иметь близкие отношения. Ревность подстегнула его к решительным действиям по завоеванию исключительного внимания этой красивой и желанной женщины.
Через месяц после знакомства Рамон вел Синтию под венец, надеясь, что семейные узы усмирят ее дикие инстинкты. Но он не учел собственных инстинктов, которые до поры спокойно дремали в нем. Несмотря на то, что Синтия оказалась девственницей, Рамона поразила ее сексуальная ненасытность — она оказалась дьявольски страстной любовницей. И в Рамоне пробудилась безумная ревность. Только потеряв Синтию, он убедился, что за ее чувственной страстностью скрывалось ранимое сердце, которое жаждало его любви, но не могло поверить в нее.
Ревность убивает любовь. Она коварна и ведет к заблуждениям. Рамон удовлетворял сексуальные желания Синтии, скрывая свою любовь, то есть то, чего она желала получить от него больше всего на свете. И это окончательно погубило ее чувства, оставив лишь то, что он видел сейчас, — животное желание и… страх. Страх возрождения любви. Подсознательно Синтия предпочла потерять память, нежели пройти через любовные переживания. Синтию страшили истинные чувства.
И кто я после этого? — спрашивал себя Рамон, стоя обнаженным возле кровати, принимая ласки Синтии и готовясь удовлетворить ее желание.
— Рамон, что с тобой? — позвала Синтия, видя, что он замер в нерешительности.
— Ничего, — глухо произнес Рамон и, отвернувшись, отошел от кровати, чтобы не видеть ее разочарования.
Синтия не произнесла ни слова, и ее молчание кинжалом вонзилось в его сердце.
— Это может произойти, только когда мы с тобой будем на равных, — ровным тоном произнес Рамон.
— Как это — на равных? — прошептала Синтия.
Рамон надел брюки, застегнул «молнию» и, резко обернувшись к Синтии, обжёг ее гневным взглядом.
— На равных — это значит, что ты должна по-настоящему знать человека по имени Рамон, которому собираешься отдаться! — сердито рыкнул он.
Синтия села на кровати. Ее лицо стало белым как мел, она дрожала. Рамона охватило раскаяние, ведь он первым начал заигрывать с Синтией. Как мог он забыть, что дал себе слово не допускать близости, пока к Синтии не вернется память? Он прекрасно понимал, что стремление отвлечь внимание Синтии от неприятного разговора служит пустой отговоркой и никак не оправдывает проявленную им слабость.
— Я знаю человека по имени Рамон, — не скрывая презрения, процедила Синтия. — Он трусливая крыса.
