С годами Эми, несомненно, станет очень гордиться всем этим и забудет о времени, проведенном в пустыне со старой аборигенкой. «И меня забудет», — подумала Сьюзен, чувствуя новый приступ тоски. Но, как сказала Мэделин, жизнь все-таки продолжается. Невозможно повернуть ее назад.
Громкий скрип заставил Сьюзен обернуться. Кто-то поднялся из плетеного кресла в другом конце веранды. Ее сердце екнуло — Сьюзен узнала Лейта. Он шел к ней. И, кажется, на нем не было ничего, кроме купального халата. Сообразив, что сама она одета не намного более прилично — тонкий шелковый халатик поверх еще более тонкой ночной рубашки, — она заспешила к дверям в комнату Эми.
— Подождите, пожалуйста!
Он просил шепотом, но таким настойчивым тоном, что Сьюзен замерла.
— Что вам надо? — спросила она.
— Вам, должно быть, так одиноко сейчас. Я не знал, что ваши обстоятельства изменились, Сьюзен. Не понимал, что мы — я и моя семья — вторгаемся в вашу жизнь, когда вам самой плохо.
Его сочувствие только растравило раны, залечить которые он был не в состоянии.
— Если бы не новая встреча с вами, было бы еще ничего, — равнодушным тоном сообщила Сьюзен, уверенная в полной бесперспективности этого разговора.
— Вам стало еще хуже из-за меня? Он упорно пытался поймать ее взгляд, выведать тайны души.
Сьюзен отвернулась, не желая показывать Лейту, как глубоко ее волнует его присутствие. Она пристально смотрела на длинные тени деревьев, лежащие на траве. Лейт Кэрью тоже, можно сказать, бросил тень на последний год ее семейной жизни. А теперь он так близко, во плоти и крови… Так близко — сердце стучит в груди: «так — близко…», — но коснуться его по-прежнему нельзя.
— У нас с Бренданом не было ребенка, — выпалила она, безнадежно пытаясь удержать хоть какую-то дистанцию между ними. — Я не доносила его. Потеряла через три месяца.
— Сочувствую вам.
Он излучал опасное, манящее тепло, успокоительное тепло, которое притягивало ее. И почему только он должен был оказаться здесь одновременно с ней? Почему он не с Даникой? Ведь считается, что он ее любит!
— Я так и не узнала, мальчик это был или девочка. — Сьюзен снова бросилась на прорыв, борясь изо всех сил, пытаясь удержаться подальше от него.
— Сьюзен…
Словно бальзам для сердца.
— Должно быть, это я виновата, что Эми так привязалась ко мне. Слишком легко мне было полюбить ее.
— А ей — полюбить тебя.
Искреннее сердечное волнение, прозвучавшее в его голосе, — это была погибель для Сьюзен. Стон отчаяния слетел с ее губ. Она подняла на Лейта полные муки глаза.
— Но как ты не понимаешь? Я гораздо хуже Мэделин. Ты ошибаешься насчет своей мачехи.
Она не путает Эми со своей пропавшей дочерью. Она беспокоится об Эми. Только и всего. Тогда как я… Я должна уехать, Лейт. Иначе это плохо кончится.
— Сьюзен, я много насчет чего могу ошибаться, но…
Он глубоко вздохнул и впился в нее горящими глазами:
— Когда ты посмотрела на меня сегодня утром в машине, неужели я ошибся… мне показалось, что стоит мне только дотронуться до тебя…
Он поднял руку и медленно, легко-легко коснулся ее щеки. Не успев понять, что она делает, Сьюзен уткнулась лицом в его ладонь, слепо ища тепла, его тепла.
Глубокий, хриплый вздох вырвался из горла Лейта. Сьюзен отпрянула. Испуганные, виноватые глаза глянули на него, прося прощения за этот безумный и бессовестный поступок. Но слишком поздно: уже нельзя было остановить Лейта, стиснувшего Сьюзен в объятиях.
— Лейт… — запротестовала она.
— Так это правда. Ты хочешь меня, — тихо сказал он и через секунду ошеломил Сьюзен еще больше, осыпав страстными поцелуями ее волосы. Его руки лихорадочно скользили по изгибам ее спины; он упивался прикосновением, осязанием. Сьюзен чувствовала, что слабеет, заражаясь его трепетом и желанием. — Я не мог уснуть: думал о тебе.
Его пальцы купались в ее волнистых волосах, заставляя ее запрокинуть голову. Глаза его горели диким, лихорадочным огнем.
— Не важно, почему и как. Мы предназначены друг для друга, Сьюзен.
— Ты не должен…
— Молчи…
Его губы слегка коснулись ее губ, и слова замерли у нее на языке.
— ..не говори ничего, — прошептал Лейт. Дыхание его было таким же теплым и соблазнительным, как и его рот. — Давай испытаем это вместе. Позволь, я покажу тебе…
Его губы, сладостные и пугающие, чувствительные и неотразимо убедительные, нежно искушающие, близкие-близкие, неторопливые, посягающие, обладающие, — его губы дразнили ее, заставляли трепетать от волнения, побуждали ответить и вызывали непреодолимую потребность в бесконечном повторении.
В какой момент, каким образом так случилось, что это стало не похоже ни на что, испытанное ею прежде, Сьюзен не смогла бы ответить. Сначала этот поцелуй был как любой из тех, что когда-то дарил ей Брендан. Потом она словно вдруг погрузилась в иное измерение, где вместо ветров бушевали чувства и раздували огонь страсти, который неустанно поддерживал Лейт. Страсти, незнакомой Сьюзен прежде. Страсти, которой ее тело с радостью поддалось, подхватив исступленный танец в бешеном ритме поцелуя, опровергавшего все представления Сьюзен о том, что это такое — поцелуй.
Сьюзен казалось, что ее сознание взорвано. Ответная страсть, пробудившаяся в ней, плясала в крови исступленный шаманский танец. Ее тело, ликуя, отвечало Лейту, изгибаясь, прижимаясь, стремясь навстречу ему и собственному желанию.
Когда он оторвался от ее губ, ее пальцы вцепились ему в волосы, силясь притянуть его назад. Он целовал ее снова и снова. Его руки обнимали ее талию, но вот они спустились ниже, он приподнял ее, прижимая к себе. Она ощущала его крепкие бедра, разгоряченную грудь, твердую, как стена. Сьюзен желала его. Безумно, безнадежно, слепо.
Сьюзен почувствовала, как Лейт распахнул ее халатик. Рука скользнула под тонкий шелк ночной рубашки, легла на ее грудь, сильные пальцы нежно сжимали и гладили мягкую плоть, вызывая сладкий восторг и страстную потребность в новых прикосновениях. Он отпустил ее губы и принялся целовать шею, затем начал спускаться все ниже и ниже. Она изогнулась дугой, купаясь в его страсти. Лишь когда прохладный ночной ветер коснулся лица Сьюзен, крупица здравого смысла проскользнула в ее голове.
Этот мужчина ей не принадлежит. Как бы изумительно все это ни казалось, то, что они делают, — не правильно.
— Лейт… — Она сделала слабую попытку освободиться:
— Пожалуйста… Пожалуйста, остановись.
— Нет…
Это был стон даже не желания, а любовного голода.
— Пожалуйста…
— Ты этого не хочешь.
