Он закрыл дверь изнутри на два поворота ключа, снова шагнул к Николь и одним движением разорвал на ней блузку.
— Не смей дотрагиваться до меня, ты, ирландская свинья! — завизжала Николь, инстинктивно пытаясь прикрыть свою наготу.
Патрик ударил ее по лицу и скомандовал Ингрид:
— Помоги же мне! Держи ее за руки! — Он швырнул Николь на пол, стянул с нее брюки и взгромоздился сверху.
Николь не могла шевельнуться. Руки ее были прижаты к полу железными пальцами Ингрид. Лицо горело. Из уголка рта тянулась струйка крови.
— Мне это нравится! — осклабился ирландец. — Очень пикантно. И так возбуждает!
Он быстро и грубо вошел в нее. Николь закричала от боли. Но Патрик, находившийся под воздействием афродизиаков, ничего не услышал. Он яростно задвигался в Николь, мыча от удовольствия. Ингрид, наблюдая за этой сценой с огромным интересом, тоже возбудилась и закричала:
— Я тоже хочу ее ласкать! Пусти, теперь моя очередь!
— Ты что? — оторопел Патрик. — Ты ж не лесбиянка!
— Это все отвар твоей бабки-друидки. Он так на меня действует, что я хочу всех — и мужчин, и женщин. И я ненасытна в своем желании, — прохрипела Ингрид. Глаза ее расширились от вожделения. Оттолкнув Патрика, она опустилась на колени радом с Николь и стала облизывать ее груди, а потом спустилась к животу.
Николь чуть не стошнило от отвращения. Но смелость ее куда-то улетучилась, и она жалко пробормотала:
— Отпустите меня, пожалуйста! — Ее губы задрожали. — Я ничего не скажу месье Лану.
Ирландец и Ингрид переглянулись.
— Ничего и никогда, — тяжело дыша, потребовала Ингрид. — И чтобы я тебя здесь в Бордо больше не видела!
— Обещаю, только отпустите, — взмолилась Николь.
— Отпустим, так и быть. Мы люди добрые, — хмыкнула Ингрид. — А пока тебе придется немного потерпеть. — И она укусила Николь за грудь.
Боль была настолько сильной, что девушка потеряла сознание.
Когда она временами приходила в себя, то видела склонившиеся над ней попеременно лица то Ингрид, то Патрика, ощущала их руки, шарящие по всему ее оскверненному телу, их возбужденное дыхание. Видела какие-то вспышки света.
Наконец садисты устали и откатились от нее в разные стороны. Ингрид кинула ей полотенце:
— Оботрись. У тебя все бедра в крови. Оказывается, ты была девственницей.
Патрик О'Коннор загоготал, а Ингрид продолжала:
— Ну что с тебя взять с деревенщины! Я вот потеряла девственность в двенадцать лет. И с тех пор получала полное удовольствие от жизни!
Николь молчала. Перед ее глазами плыли круги.
— Учти — мы тебя все время фотографировали. — И Патрик показал ей фотоаппарат. — Только пикнешь — и мы отошлем твои фото в желтую прессу. Не отмоешься от позора! А мы еще и денег заработаем.
Николь продолжала молчать.
— И запомни: одно слово Антуану — и я порежу тебя на куски, — зловеще произнесла Ингрид. — Я была лучшей работницей на рыбозаводе в Гренландии. Разделывала тушки больших рыб всего за несколько секунд. Так что до сих пор владею ножом виртуозно. На то, чтобы превратить тебя в фарш, у меня уйдет не больше минуты. А потом, — засмеялась она дьявольским смехом, — мы погрузим то, что от тебя останется, в полиэтиленовые мешки и отвезем в море. Хищные морские рыбы растащат эти лакомые кусочки за несколько минут!
В глазах Ингрид было столько жгучей злобы и ненависти, что Николь поняла: эта женщина и в самом деле способна на все.
Патрик подошел к двери, отпер ее, а потом с гаденькой улыбочкой произнес:
— Вали отсюда, шлюха перигорская! Больше я в твоих услугах не нуждаюсь. — И вытолкал еле стоявшую на ногах Николь в коридор.
… Николь не помнила, как добралась до автомобиля, припаркованного во дворе. Хорошо, что сейчас поздняя осень и темнеет рано, пронеслось у нее в голове. Она вытащила из сумки расческу и стала машинально расчесывать свои спутанные волосы. Она действовала механически, еще не отдавая себе полного отчета в той трагедии, которая произошла. Наткнулась на мобильник, который совсем недавно получила в подарок от Антуана. Как давно это было! С тех пор прошла целая вечность! И она выбросила мобильник в окно.
Он мне больше не понадобится, сказала она себе. Мне ничего больше не понадобится. Все кончено!
Собрав всю свою волю в кулак и не обращая внимания на жгучую боль во всем теле, она выехала со стоянки. Прочь отсюда! Прощай, Антуан! Пути назад больше нет.
По дороге Николь несколько раз останавливалась, чтобы протереть разбитое лицо и попытаться привести хотя бы в относительный порядок одежду. На разорванную блузку она натянула куртку. Наконец она не выдержала. Слезы градом полились у нее из глаз. Она даже не предполагала, что в человеке может быть столько слез. Потом зарыдала в голос. А потом завыла как зверь. Мысли ее все возвращались назад, в проклятую подсобку, где ее насиловали Патрик и Ингрид. И она раз за разом переживала весь ужас и всю мерзость надругательства над собой.
В конце концов слезы иссякли. Она еще раз протерла лицо, с трудом вновь завела машину и поехала вперед.
Добравшись до дома дядюшки Бено, она долго сидела в машине. Выйти не было никаких сил. Наконец, не выдержав, он сам, скособочившись от боли в пояснице, доковылял до машины и распахнул дверцу.
— Что ты там застряла… — ворчливо начал он, но тут же замолчал, с ужасом наблюдая, как Николь буквально выползает из автомобиля.
— Девочка, что случилось?! На тебя напали бандиты?! Я сейчас вызову полицию и «Скорую помощь»! — закричал старик.
— Не смей никого вызывать. Лучше помоги мне подняться в дом, — прошептала Николь.
С помощью дяди она добралась до своей комнаты и рухнула на постель.
— Умоляю, ни о чем не спрашивай, — хрипло попросила она. — Дай мне поспать и разбуди, пожалуйста, ровно через час. Обещаешь?
Дядюшка молча кивнул. Он был готов сделать для своей племянницы все: вызвать врача, полицию, Антуана, убить тех, кто сотворил с ней весь этот ужас. Он понимал, что с Николь случилась настоящая беда, но сдержал свое обещание и даже не позвонил Антуану. Только принес Николь две таблетки обезболивающего. Проглотив их, она скоро впала в забытье.
Через час он разбудил племянницу. Она встала, двигаясь как сомнамбула, приняла душ и медленно, преодолевая боль, переоделась во все чистое. Побросала немногочисленные вещи в чемоданчик, сложила свои документы и кредитки в сумку. А потом подошла к старику, тихо сидевшему в углу со скорбным видом.
— Прощай, дядя. Не ищи меня. И ничего не говори Антуану. Я и сама еще не знаю, что буду делать. Но сейчас мне жить не хочется.
— Мы могли бы вместе пережить эту беду, девочка, — стал уговаривать ее дядюшка Бено. — Ну хотя бы поплачь, Николь, и тебе станет легче.
