— Сказать такую ужасную вещь ребенку! — Лукас был возмущен. — Она что, хотела, чтобы тебя мучили кошмары?
— Да нет, все было не так плохо, — задумчиво возразила Джослин. — Просто замученная работой домохозяйка, которая брала детей на воспитание, чтобы свести концы с концами.
— У тебя было много приемных родителей? — спросил Лукас.
— Больше, чем мне бы хотелось. Поедем? — спросила Джослин, желая переменить тему разговора.
— Тебе не хочется говорить об этом.
Глядя на вьюрка, усевшегося на перила веранды, Джослин попыталась разобраться в своих чувствах.
— Нет, не совсем так. Просто теперь мне это кажется неуместным, — пояснила она, пытаясь найти объяснение. — У меня такое ощущение, что это была чужая жизнь. Жизнь, прожитая кем-то другим, которая не имеет ко мне никакого отношения.
Лукас не удержался и обнял ее. Прижав Джослин к груди, он зарылся лицом в ее волосы, источавшие слабый цветочный аромат. Она пахнет просто восхитительно! Что бы ни произошло, Джослин будет всегда напоминать ему о весне, о новой жизни.
— Потому что теперь ты взрослая.
— И я больше не пленница. — Джослин благодарно прильнула к Лукасу, жадно впитывая непривычное ощущение, возникшее от его утешения и поддержки.
— И ты не сделаешь таких ошибок, когда будешь воспитывать наших детей, — добавил Лукас, и у Джослин замерло сердце.
— Нет, но у меня, вероятно, будет множество других ошибок, — возразила она, стараясь говорить легким тоном. — И как ни приятно дурачиться с тобой, нам нужно ехать.
— Дурачиться? — Лукас слегка повернул Джослин к себе, чтобы заглянуть ей в глаза. — Так это называется «дурачиться»?
— Но это такое же хорошее слово, как любое другое, — тихо сказала она.
— Ну, нет! Я знаю слова намного лучше, — возразил он.
— Правда?
— Конечно! Дай мне подумать. — Лукас сделал вид, что вспоминает. — Одно из моих любимых слов — целоваться!
— Целоваться? — прошептала она.
— Вот так, — он властно приник к ее губам.
Ее тело отозвалось волнами дрожи. Не дав Джослин насладиться этим ощущением, Лукас наклонил голову, и его губы стали медленно исследовать чувствительную область под левым ухом Джослин. Она вздрогнула, и Лукас крепче прижал ее к себе.
— Ну и семейка! — произнесла она, задыхаясь.
Лукас удовлетворенно разжал руки и сделал шаг назад. Как бы там ни было, физически он отнюдь не безразличен Джослин. Ей нравится, когда он целует ее. Он уверен в этом.
— Как ты уже сказала, время не ждет. Нам нужно ехать в город и купить рождественскую иллюминацию.
— Рождественскую иллюминацию, — повторила Джослин.
Как только к Лукасу вернется память, она, Джослин, исчезнет. И, вероятно, в ее ушах будут звучать проклятия Лукаса. Она не должна допускать душевной близости между ними, чтобы не сделать свою боль невыносимой.
Но как? — в отчаянии спрашивала себя Джослин. Как ей сделать это, если Лукас постоянно прикасается к ней?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Джослин удивленно подняла брови, увидев, что Лукас бросает в тележку разноцветные леденцы.
— Похоже, они залежались с прошлой Пасхи.
— Сахар не портится, — возразил Лукас, глядя на выражение ее лица. — Весной их еще можно будет есть.
Но когда придет весна, Джослин с ним не будет, мрачно подумал он. Ее может не быть с ним даже на Рождество, если она узнает, что к нему вернулась память. Может быть, следует признаться ей сейчас? — подумал Лукас. Зачем он оттягивает расставание? Потому что хочет узнать, что заставило Джослин выдать себя за его жену?
Это дает ему возможность делать то, что он раньше не мог или не смел. Например, целовать ее. Взгляд Лукаса остановился на соблазнительных губах Джослин, и он почувствовал, как в нем шевельнулось желание.
— Да, голубые леденцы очень миленькие, особенно рядом с ярко-розовыми, — Джослин повертела в руках пакетик, рассматривая конфеты.
Лукас смотрел на ее тонкие пальцы, мечтая, чтобы они прикоснулись к нему. Он жаждет, чтобы они ласкали его тело. Чтобы…
Он моргнул от внезапно осенившей его мысли. На ее пальцах нет ни кольца, подаренного в честь помолвки, ни обручального кольца, потому что они не женаты. Джослин думает, что он не замечает их отсутствия. Но мужчина, который считает, что он женат, имеет право спросить, почему его жена не носит обручальное кольцо?
Может быть, ее ответ позволит ему понять, что она задумала. Если Джослин ухватится за возможность получить от него дорогое кольцо…
— Ты не носишь никаких колец, — сказал он. — Почему?
Джослин подняла глаза. Неожиданный вопрос Лукаса застал ее врасплох.
Значит, ей придется опять солгать. Но что же придумать? — размышляла она. Может быть, сказать, что она сняла их и…
И что? Оставила их где-то? Потеряла?
— Мы поженились внезапно, — объяснила она, — и не успели купить кольца.
— Ну, в таком случае сейчас самое время сделать это. — Лукас начал толкать тележку к выходу. — Я хочу, чтобы все знали, что ты моя жена.
— Мы сможем заняться этим, как только приедем домой, — возразила Джослин, пытаясь остановить его.
— Разве в Вермонте нет ювелирных магазинов?
— Не в этом дело.
— А в чем?
— Ты не помнишь меня. Вернее, не совсем помнишь. — Джослин попыталась найти причину, с которой Лукас мог согласиться.
— Хорошо, давай пойдем на компромисс. Обручального кольца не будет, пока ко мне не вернется память. Мы купим кольцо, которое будет напоминать тебе о нашей помолвке.
— Давай отложим до другого раза! — Неподдельная искренность, прозвучавшая в голосе Джослин, поразила Лукаса. Он не понимает, что происходит, и это начинает действовать ему на нервы. — Что случилось? — обеспокоено спросила Джослин, увидев, что лицо Лукаса исказилось.
— Небольшая головная боль, — честно признался Лукас. — Она уже прошла. Пойдем, заплатим за все это. — Он стал выгружать покупки на транспортер перед кассиром.
Лукас взял чек, который ему вручил кассир, засунул его в карман джинсов и начал толкать тележку к выходу.
Джослин вышла из магазина вслед за ним. Холодный резкий ветер налетел на нее, и она задрожала.
— Кажется, пойдет снег. — Лукас показал на тяжелые серые облака, нависшие над головой.
— Да, похоже. Нужно послушать радио.
— Сначала я установлю спутниковую тарелку, — сказал он, укладывая покупки в багажник. — Тогда мы сможем узнать прогноз погоды.
— Я сама установлю ее, — запротестовала Джослин. — Ты не полезешь на лестницу.
