— Полковник предлагает тебе отсидеться день-два. В зависимости от того, как далеко все зашло. У меня есть предчувствие, которое я не могу логически объяснить, что события будут развиваться очень быстро. Нам с полковником очень не нравится мысль о том, что ты можешь попасть в руки этих людей. Вспомни этих двух детективов, отправившихся проследить. Подумай, как им не повезло. Мы уже знаем, что наши противники безжалостны, им все равно, какую боль они причинят другим людям. Им это может даже нравиться. А каково тебе было бы попасть к ним в руки? Они могут тебя пытать. Я вовсе не пытаюсь тебя испугать. То, что я говорю, вполне возможно.
— Я тебе уже говорила, что я не очень смелая, — тихо ответила девушка.
— А потом они узнают, кто попал к ним в руки. О, они будут на седьмом небе! Какой замечательный козырь для шантажа, да еще в дополнение к другим козырям, о которых мы не знаем. Ты можешь потерять на этом здоровье, не говоря уже о том, что поставишь нас в исключительно трудное положение.
— Я не мог бы изложить это лучше, — поддержал лейтенанта де Грааф.
Аннемари слабо улыбнулась.
— Я трусиха, и я сделаю, что мне прикажут.
— Не прикажут, дорогая моя, не прикажут, — сказал ей де Грааф. — Вам просто предлагают.
— Мне кажется, что это хорошее предложение. Где я должна пробыть все это время?
— У Жюли, конечно, — ответил ван Эффен. — Ненавязчивая вооруженная охрана будет поблизости, но останется незаметной. Но прежде, чем обречь тебя на затворничество, мне хотелось бы, чтобы ты кое-что для меня сделала.
— Да, конечно.
— Я хочу, чтобы ты утром сходила к Васко. Расскажи ему о том, что мы рассказали тебе, и вели ему исчезнуть. Я знаю, куда он исчезнет, и свяжусь с ним, когда это можно будет сделать безопасно.
— Я это сделаю. — Девушка немного помолчала. — Когда ты попросил меня кое-что для тебя сделать, я ответила согласием, но сейчас я жалею об этом. Я просто дрожу от страха.
— Мне так не кажется. По мне, так ты выглядишь просто замечательно. Но на тебя там могут напасть, а твои галантные друзья-кракеры сделают вид, что ничего не видели. Они бросят тебя в беде.
— Да, конечно.
— В преступном мире это нормально. Мы привыкли к подобной несправедливости, не правда ли полковник? Но ничего с тобой не случится. Ты будешь под наблюдением каждую секунду. Верный лейтенант ван Эффен, должным образом замаскированный, разумеется, не в том наряде, в котором я был в «Охотничьем роге», и, конечно, со своим обычным арсеналом. Кстати сказать, полковник, как вы думаете, может, мне стоит взять третий пистолет на встречу с Ангелли? Они уже знают, что…
— Они уже знают, что ты носишь два пистолета, поэтому они, конечно, не подумают, что у тебя может. быть третий! Это, должно быть, отражено в твоей книге… — сказал полковник.
— Конечно, нет. Зачем же вкладывать подобные мысли в голову преступников? Да, конечно, именно это я и хочу сделать. Так что, Аннемари, никаких проблем у тебя не будет. В любой момент времени я буду не далее пяти метров от тебя.
— Это хорошо. Но ты наговорил столько неприятных вещей! Такое впечатление, что на меня могут напасть в любую минуту, пока я буду добираться отсюда к дому Жюли.
— Вовсе нет. Не беспокойся. Я доставлю тебя туда в полном порядке и с комфортом в моем собственном лимузине.
— В лимузине! С комфортом! Бог мой! — Полковник заботливо взглянул на девушку. — Надеюсь, вы не забыли свою надувную подушку?
— Не поняла, сэр?
— Скоро поймете.
Они вышли из ресторана и пошли по улице к машине полковника, которая, как всегда, была припаркована в неположенном месте. Полковник поцеловал девушку с видом любящего дядюшки, пожелал ей спокойной ночи и забрался в свой сверкающий «мерседес». На заднее сиденье. У полковника, конечно же, был личный шофер.
Аннемари сказала:
— Теперь я понимаю, что имел в виду полковник, когда говорил о надувной подушке.
— Пустяковое неудобство! — сказал ван Эффен. — Я велю отремонтировать сиденье. Таков приказ. Полковник жалуется.
— Но полковник и в самом деле любит комфорт, не правда ли?
— Ты могла заметить, что он создан для комфорта.
— Он очень добр, не правда ли? Добр, галантен и заботлив.
— Нетрудно проявлять подобные достоинства, когда объект твоей заботы красив, как ты!
— У тебя очень милая манера выражать свои мысли, лейтенант!
— Да, очень.
Девушка некоторое время молчала, потом сказала:
— Но ведь он сноб, не правда ли? Жуткий сноб!
— Для поддержания дисциплины я должен сурово поговорить с тобой. Не думай, что прощу тебе, а тем более не рассчитывай, что я соглашусь с твоими клеветническими заявлениями в адрес шефа полиции.
— Это вовсе не клевета. Я просто наблюдательна. Не могу же я контролировать каждое сказанное слово. У нас все же открытое общество. Или нет?
— Ну-ну!
— Ну же, продолжай! Скажи мне что-нибудь вроде «это сказано сгоряча» или что-нибудь в том же духе.
— И не собираюсь. Ты так же не права, обвиняя его в снобизме, как и восхваляя добросердечие Артура.
— Артура?
— Это имя нашего шефа. Он им никогда не пользуется. Я никогда не мог понять почему. У меня оно вызывает ассоциации с королем Артуром. Конечно, полковник добр и заботлив. А также крут, жесток и проницателен. Именно поэтому он то, что он есть. Он ни в коем случае не сноб. Снобы делают вид, что они то, чем они не являются. Он происходит из очень древнего аристократического и очень богатого рода. Поэтому я никогда не пытаюсь отобрать у него счет в ресторане и заплатить по нему. Наш полковник родился с сознанием, что он не такой, как все. На все сто процентов. Ему никогда не приходит в голову усомниться в этом. При этом де Грааф считает себя чуть ли не олицетворением демократии.
— Крут он или сноб, но мне он нравится, — решительно заявила девушка.
— Как ты могла заметить, у Артура есть подход к дамам. Особенно, когда он не на службе, как сегодня.
— А ты всегда на службе? И я тоже?
— Никогда не думал об этом. Но подумаю.
— Ты очень любезен.
Девушка замолчала и не возобновляла разговор до конца пути. Говорил один ван Эффен. Он позвонил в управление и вызвал вооруженного охранника в дом своей сестры.
Было нетрудно понять, почему де Грааф сказал, что Аннемари и Жюли его две самые любимые женщины во всем Амстердаме. Жюли ван Эффен была непросто хорошенькой — она обладала умом и обаянием. У этой девушки были тонкие черты лица, блестящие черные волосы и лукавые глаза. Но больше всего привлекал внимание ее смеющийся рот. Казалось, она всегда была в хорошем настроении и очень доброжелательно относилась к людям. И только сталкиваясь с несправедливостью и жестокостью, Жюли приходила в ярость. За привлекательной внешностью девушки скрывался недюжинный интеллект, довольно неожиданный в таком прелестном создании. Кабинет министров обычно не нанимает глуповатых секретарей, а Жюли как раз была секретарем кабинета министров. Она была доверенным лицом, человеком, который умеет хранить тайны и на которого можно положиться.
