— Пока, мистер Руперт, — сказала Салли, направляясь к двери. — Я не могла удержаться и прочитала тот чудный стишок, который вы написали мисс Вигмор в вашей тетради. Мне не нужно денег ни от вас, ни от мистера Фрэнка, но я была бы счастлива, если бы вы написали мне несколько строк в мой альбом. Вы ведь не откажетесь?
Как я уже не раз заметил, от слуг невозможно хоть что-нибудь скрыть! Мне следовало бы сообщить мистеру Голдхиллу, что она рылась в моей прикроватной тумбочке, но она уже более чем загладила свою оплошность. А её просьба вовсе не была обременительной.
— Хорошо, Салли. Мы с Фрэнком всё утро будем сочинять оду в твою честь, при условии, что ты не покажешь её никому и не будешь хвастаться ею в комнате для слуг, — усмехнулся я.
— Обещаю, что не сделаю ничего подобного, мистер Руперт. Не беспокойтесь, — сказала она, стоя в дверях. — Я могу передать вашему батюшке, что вы спуститесь к завтраку через полчаса? Вы же знаете, как он сердится, если в половине девятого вас ещё нет за столом! А сейчас уже почти двадцать минут девятого.
Салли была абсолютно права относительно настроения моего отца, когда мы с Фрэнком спустились завтракать.
— И сколько сейчас, по-вашему, времени? — грозно обратился он к нам. — Молодой Фолкестоун, я уверен, что у вас дома уже завтрак закончен!
Фрэнк слабо кивнул, поспешно угощаясь тостами и чаем.
— Это всё, что вы будете? Вот ведь ещё бекон, колбаса, хлопья,[12]а миссис Рэндалл может даже приготовить вам кусок говядины.
— Нет, большое спасибо, сэр. Мне редко готовят что-то специальное на завтрак, — вежливо ответил Фрэнк.
— Ну, вам нужно подпитывать ваши силы, — заметил отец, а я пробормотал приятелю, что вполне мог бы сказать, что по крайней мере одна часть его тела не нуждается в дополнительном питании.
Мама, которая листала «Манчестер Гардиан», оторвалась от газеты и проговорила:
— Мальчики, вы не забыли, что сегодня мистер Нолан будет снимать свой фильм? Он попросил передать вам, что если вам интересно посмотреть, как он работает, то его можно найти в замке Кнаресборо. Отец дал ему лошадь и повозку. Он уехал около часа назад.
Чёрт возьми! За всеми нашими ночными и утренними приключениями мы совсем забыли о нашем американском друге.
— Фред Нолан умеет управляться с лошадьми, — проворчал отец. — Я предложил ему на выбор автомобиль или кучера, но он отказался и от того, и от другого, сказав, что предпочитает управлять повозкой сам. Но ведь; по-моему, он целый год пробыл в Техасе, видимо, там он всему этому и научился.
— Мы можем поехать туда верхом? — спросил я.
— Конечно, нет. Это всего в паре миль отсюда, вы вполне дойдёте пешком. Может быть, вы вернётесь обратно вместе с мистером Ноланом, да и утренняя прогулка пойдёт вам лишь на пользу. Не понимаю, почему вы оба выглядите такими утомлёнными, ведь вчера ни один из вас не занимался спортом?!.
О, как мало он знал о нас!
Глава четвёртая
ЗАПЕЧАТЛЁННЫЕ НА ПЛЁНКЕ
Фредерик Нолан был без сомнения везунчиком, поскольку изменчивая английская погода решила приветствовать нашего американского гостя чудесным летним утром, полным солнечного света. На утреннем небе не было ни облачка, когда мы с Фрэнком трусили по дороге в Бурбек Филд, куда мистера Нолана направили мои родители. Хотя идти нам предстояло не очень далеко, большая часть дороги шла в гору, поскольку Кнаресборо простирается на вершине холма над рекой Нида. Когда мы подошли к этому местечку, мы без труда увидели, почему мистеру Нолану порекомендовали направиться именно сюда, поскольку роскошные леса, окружавшие городок, извилистая река у его подножья, дома, разбросанные на склоне горы, разрушенный замок и старая церковь представляли незабываемый пейзаж.
— Давай пойдём по тропинке, что в ста ярдах выше дороги, и Бурбек Филд окажется позади той берёзовой рощицы, что видна отсюда, — предложил я Фрэнку, когда мы шли по Кнаресборо Роуд. — Само поле находится в собственности отца Дианы Вигмор. По краям его растут многочисленные и весьма живописные деревья.
Таким образом, перед нами открывался чудесный вид на замок, да ещё мы наслаждались полным одиночеством. Мы прошли через перелесок и увидели нашу лошадь и повозку. За камерой, установленной на треноге, стоял мистер Нолан, а перед камерой — не кто иная, как Китти Харботтл собственной персоной. Она была одета (или вернее, раздета) в длинную белую сорочку, под которой угадывались очертания её фигуры. Она стояла в классической позе, слегка выставив одну ногу вперёд и скрестив руки на груди. Благодаря этому её грудь плотно облегала тонкая ткань, и соски тёмными пятнышками просвечивали сквозь полупрозрачный материал. Мы с Фрэнком обменялись многозначительными взглядами — так вот как мистер Нолан снимал пейзажи Йоркшира.
К удивлению, наше появление нисколько не смутило пару. Мистер Нолан даже сердечно приветствовал нас.
— Привет, ребята! Что это вас так задержало? Мы здесь уже почти два часа!
Он стал объяснять нам, что хотел бы сделать первый художественный фильм в духе «tableau vivant».[13]
— Ещё порепетируем, Фрэд? — предложила Китти. — Наличие зрителей только поможет мне. Хотя вы и говорите мне, что я должна всё время смотреть прямо в камеру, если рядом с вами будут стоять мальчики, я смогу понять, нравится им то, что я делаю или нет.
— Прекрасная идея, — ответил он, ныряя под чёрное полотно и наводя фокус. — Попробуйте ещё раз, а потом мы обессмертим ваше изображение на плёнке. — Для хорошей выдержки мне нужен яркий свет. Знаете, шоумены становятся всё капризнее и не принимают тёмных отпечатков.
— Что вы имеете в виду, мистер Нолан? — спросил Фрэнк. — Что это ещё за шоумены?
— Потом расскажу, — пообещал тот. — Ну что ж, Китти, попробуем ещё раз.
По его команде Китти начала кружиться, танцуя на относительно малой площади, которая входила в объектив камеры Нолана. Затем она замедлила движение и остановилась буквально в шести футах от нас и манящим, дразнящим движением скинула с себя рубашку и осталась полностью обнажённой. Какой же красоткой она была! Мы просто купались в красоте её наготы. Её лицо было правильной формы, тёмные шелковистые волосы волнами падали ей на плечи. Её груди были просто роскошны: большие и твёрдые, белые как снег, с изящными маленькими сосками, которые уже поднялись как две маленькие розовые пульки.
