Когда улеглась тревога, стало очевидным, что их сын проспал всю ночь. Длинную-длинную ночь! Это было так удивительно, что ему захотелось тут же растормошить Мей и сообщить ей столь потрясающую новость. Но он только улыбался, глядя в потолок и думая о том, что у парня наконец-то проснулась совесть.
Эндрю снова нежно поцеловал Мей в лоб и подумал: вот бы провести так весь день — с сыном, спящим в колыбельке у кровати, и с Мей, спящей в его объятиях. Что может быть лучше?
Однако предательское тело снова напомнило Эндрю, что он жестоко ошибается — есть и нечто значительно лучшее. Эндрю закрыл глаза и постарался не думать об этом. Секс не вписывался в общую картину. По крайней мере, пока. Даже если не принимать во внимание то, что произошло между ними раньше, ему следует подумать о Мей. Она измучена, еле стоит на ногах после бессонных ночей с капризничающим младенцем, который — если повезет — мог проспать не больше двух часов кряду. Меньше всего ей сейчас нужны его приставания. Но какое искушение. Какое непреодолимое искушение!
Пытаясь унять дрожь желания, Эндрю зарылся лицом в волосы Мей, и желание другого рода охватило его. Боже, но ведь ей так хорошо, так спокойно в его объятиях! Вот бы свершилось чудо, и Мей навсегда осталась с ним. Потершись заросшим подбородком о белокурые волосы, он погладил ее плечо, понимая, что недолго ему осталось блаженствовать.
Эндрю почувствовал, что она просыпается, затем Мей внезапно замерла, пытаясь понять, где находится. А потом, словно дельфин, выпрыгнувший из воды, села, резко выпрямившись, и с застывшим от тревоги лицом заглянула в колыбельку. Он дал ей время удостовериться, что с «головастиком» все в порядке, затем снова притянул к себе, прежде чем она успела сориентироваться в ситуации.
— Случилось чудо, — прошептал он, надеясь, что Мей отнесет хрипоту в его голосе на счет недавнего сна. — Парень смилостивился над нами. Он проспал всю ночь!
Мей не шевельнулась. Тогда уголок его рта насмешливо приподнялся, и он похлопал ее по плечу.
— Все в порядке, Поллард. Вдохни. Выдохни. Так всегда поступают, когда обнаруживают, что живы.
Ответом ему был короткий смешок, затем Мей со вздохом облегчения опустилась на подушки.
Эндрю слышал, как бьется ее сердце, и понял, что еще немного — и он совершит непоправимую глупость. Он так хотел ее. Так хотел!
— Эндрю…
Неуверенность ее тона отрезвила его, как ничто другое, и он слегка отстранился, чтобы видеть лицо Мей.
— Что?
Она посмотрела на него потемневшими от волнения глазами, судорожно сглотнула и отвела взгляд.
— Ты уверен, что это хорошая мысль — познакомить меня с твоими родственниками?
— Посмотри на меня, Мей, — попросил он.
Эндрю почти ощущал, как Мей превозмогает себя, но она сделала то, что он сказал.
— Да, я уверен, что это хорошая мысль, — спокойно глядя на нее, отчетливо проговорил он. — Дело касается семьи, и я хочу, чтобы Алекс знал, что это такое. Я хочу, чтобы мы воспитывали его вместе, Мей. Я не собираюсь оставлять тебя в стороне от наших с ним дел и надеюсь, что и ты поступишь так же.
Чувствуя потребность коснуться Мей, он сделал вид, будто смахивает с ее щеки пушинку, и заставил себя улыбнуться.
— Ты не можешь не быть частью нашей семьи, Поллард. Моя бабушка намерена взять тебя под свое крыло, и так оно и будет. Если мы не поедем к ним сегодня, можно не сомневаться, что она явится сюда завтра. — Внезапно заметив, как пристально она за ним наблюдает, Эндрю снова ласково коснулся ее щеки. — Я, правда, очень хочу, чтобы ты поехала, Мей. Хочу, чтобы мы показали нашего сына вместе.
Словно впав в транс, она не отрываясь смотрела на него. Затем перевела дыхание и прикрыла глаза, жилка на ее шее отчаянно трепетала. Никогда еще она не выглядела столь беззащитной, как в этот момент. Чувствуя, что в груди его целая кавалерия пустилась в галоп, Эндрю пытался не обращать внимания на беса, нашептывающего ему воспользоваться моментом. Его дыхание стало горячим и частым, когда в битву вступила совесть, убеждая, что нечестно пользоваться ее уязвимостью, и что коли Эндрю считает себя приличным человеком, то и поступать должен соответственно.
Всем телом стремясь поддаться искушению, Эндрю все же послушался совести. Стараясь унять бурю в груди, он очень осторожно начал распутывать пальцами взлохмаченные волосы Мей. Боже, такое впечатление, что его душат!
Он увидел, как Мей перевела дыхание, а затем вдруг отодвинулась от него. Эндрю, закрыв глаза, снова обхватил ее голову и прижал к себе. Больше всего на свете ему хотелось сейчас ощущать ее обнаженное тело на себе. Но он понимал, что поступает правильно, превозмогая чувственное влечение, и возможно — только возможно! — им с Мей удастся преодолеть некую критическую точку в их отношениях. Он должен верить в это, иначе совсем потеряет голову.
Голодный Алекс положил конец терзаниям Эндрю. С этого момента его борьба превратилась во внутреннюю битву с собственной сексуальной неудовлетворенностью. Решив что-нибудь предпринять, чтобы буквально не выскочить из собственной кожи, Эндрю, не дожидаясь, пока Мей покормит ребенка, уехал к себе. Он долго, очень долго простоял под холодным душем и по пути к машине нарвал огромный букет цветов в своем одичавшем саду.
Впрочем, отметил Эндрю, не такой уж он одичавший — очевидно, бабуля снова побывала здесь. А это, скорее всего, означало, что на холодильнике и плите не осталось ни пятнышка, а все полотенца аккуратно сложены в бельевом шкафу.
Эндрю улыбнулся. Когда несколько лет назад он стал жить отдельно, его пугала перспектива потонуть в ворохе грязного белья. Однако все оно куда-то чудесным образом исчезало, а потом появлялось вновь, тщательно выстиранное, отглаженное и сложенное. Его замужние сестры молились своим домашним богам, чтобы их братья продолжали оставаться холостяками, потому что бабуля так была занята уходом за ними, что у нее не оставалось времени на инспекторские проверки в домах внучек.
Было около десяти, когда Эндрю вернулся в квартиру Мей. Алекс в своем креслице сидел на кухне в потоках света, пуская пузыри и сосредоточенно изучая свои пальцы. Эндрю поставил цветы в вазу, а затем присел на корточках перед сыном. Переполненный отцовской гордостью он протянул руку и положил палец на крошечную ладошку. Малыш немедленно вцепился в него.
— Ну, привет, тигр. Прошлой ночью ты вел себя как большой — так долго спал.
Алекс повернул голову и подарил отцу широкую беззубую улыбку, которая проникла Эндрю в самое сердце, заставив взметнуться ввысь, как воздушный шарик. Да, иногда его сын улыбался. Случалось это, как правило, после купания. Сейчас был именно тот случай: от Алекса исходил потрясающий аромат, свойственный только свежевымытым детям. Он потряс ручку сына.
— А где твоя мама, лежебока…
Не успел он закончить фразу, как в кухню влетела Мей, казавшаяся еще более озадаченной, чем обычно. На ней были широкие серые брюки и алая шелковая блузка. Голову украшало полотенце, которое она сдернула, едва увидев Эндрю.
