Она уселась у окна сразу за крылом самолета. Свернув плащ, положила его на полку вместе с сумкой, в которой везла гостинцы, и только тогда принялась читать книжку. Временами она поднимала глаза и окидывала быстрым взглядом припозднившихся пассажиров, все еще прибывавших на борт, как бы в надежде, что они пройдут мимо, позволив ей спокойно продолжать чтение книжки. Лишь спустя некоторое время пришел наконец пассажир, который занял соседнее кресло. Клара Йоргенсен не посмотрела на его лицо, но заметила, что он читает мужской журнал с парусными яхтами на обложке и что на нем яхтсменская обувь. Такой выбор ботинок показался ей для зимнего времени очень странным, наверняка в них у него должны мерзнуть ноги. Но ей понравились его руки, и она долго на них смотрела. Они были загрубелыми, с толстыми пальцами, и выглядели неуместно на обложке глянцевого журнала.
— Как его звали, я что-то забыл?
Она вздрогнула, неожиданно услышав над ухом хрипловатый голос. Очевидно, он заметил, как она косится на его обувь.
— Кого?
— Вот этого самого. Я забыл, как его звали. Он кивнул на роман у нее в руках, который она перечитывала вот уже в четвертый раз.
— Сантьяго, — ответила она. — Ты его читал?
— Читал, — сказал он. — Благо книжица небольшая.
Только тут она чуть приподняла голову и взглянула на него. Она увидела загорелое лицо и ярко-голубую рубашку. Клара Йоргенсен подумала, что у него говорящие глаза и еще почему-то у нее мелькнула мысль, как, интересно, выглядит такой вот уверенный мужчина, когда он плачет.
— Ты давно в пути?
— С самого рождения, — ответила она.
Он улыбнулся:
— Я про теперешнюю поездку.
— Нет. Всего лишь из Лондона.
— И что же ты делала в Лондоне за неделю до Рождества?
Она захлопнула книгу, оставив палец вместо закладки между страницами.
— Ходила по книжным магазинам. Пила чай. Гуляла.
— А как насчет рождественских подарков?
— Кое-что купила. В основном книжки.
Наступило молчание, и она уже было решила вернуться к своей истории, но передумала и спросила:
— Ну а ты? Откуда летишь?
— С Карибского моря, сказал он.
— А точнее?
— Из Венесуэлы.
— Это, кажется, рядом с Колумбией, да?
— Да. К востоку от Колумбии, к северу от Бразилии, к югу от Карибского моря.
— И чем же занимаются в Венесуэле за неделю до Рождества?
Он опять улыбнулся.
— Плавают по морю. Во все времена года.
— Значит, ты — моряк?
— Да. По мне заметно?
— У тебя обветренное лицо.
— До сих пор?
— Да. И где же ты плаваешь?
— У маленького острова возле побережья.
— Хорошо там?
— Очень хорошо.
— И красивые закаты?
— Ужасно красивые.
Она сделала губки бантиком и отвернулась к окну. Облака за ним украсились розовыми краями. Она вдруг подумала, что он, наверное, гораздо выше ее ростом и, возможно, намного старше. Руки у него были, как у старика, и ей они нравились.
— А трудно плавать? — медленно спросила она.
— Смотря по обстоятельствам.
— И сколько ты еще собираешься пробыть на этом острове, капитан?
— Пока еще побуду.
Он улыбнулся, услышав выбранное ею обращение и закрыл журнал, чтобы убрать его в кармашек на переднем кресле.
— А ты была на Карибах?
— Была. Но только по таким местам, куда ездят туристы.
— Так, значит, ты всю жизнь путешествуешь?
— Да. А ты?
— Все время.
Они опустили столики перед своими сиденьями, чтобы стюардесса могла поставить туда ужин и маленькие бутылочки вина.
— И что же делают такие девушки, как ты, в Норвегии в промежутках между путешествиями? — спросил он.
— Изучают литературоведение. В университете.
— И чем же ты думаешь заняться, когда кончишь университет?
— Не имею представления. Просто я люблю читать.
— Ты всегда путешествуешь одна?
— Как правило.
— Иными словами, ты храбрая девушка.
Это замечание вызвало у нее желание возразить.
— По-моему, гораздо больше храбрости требуется для того, чтобы выбрать кого-то в спутники, — ответила она.
— И то верно.
— Ты тоже путешествуешь один?
— Все время, — ответил он. — Не так-то легко найти человека, который захочет двигаться с тобой в одинаковом направлении.
— Да уж! Что верно, то верно!
Она осторожно поковыряла вилкой в тарелке, подцепила кусочек и стала медленно жевать.
— Ты едешь домой на рождественские праздники? — спросила она наконец.
— Да. И останусь до Нового года.
— Ты любишь Рождество?
— Не особенно. Слишком суматошный праздник, тебе не кажется?
— Нет. Я его очень люблю.
— Да? А за что?
— Мир так прекрасен на Рождество. В нем столько света и тепла, что даже не верится, чтобы так было на самом деле.
— Тебе бы книжки писать. Ты так рассказываешь! — сказал он. — Ты находишь особенные слова.
Она рассмеялась, немного звонче обыкновенного.
— А вот я насчет слов не мастак, — сказал он.
— Что поделаешь! А в какой области лежат твои таланты? — спросила она.
— Мои — в руках. У меня получается делать вещи. Чинить поломанное.
— Я бы ни за что не смогла. Маловата ручонка.
Она вытянула перед собой руку и оглядела ее со всех сторон, поворачивая перед собой в воздухе. Он рефлекторно тоже поднял свою большую руку и наложил на ее тонкие пальчики. Сжав их в своей ладони, он почувствовал, что они совсем холодные по сравнению с его жаркой рукой. Он повернулся, чтобы улыбнуться ей, и даже оторопел при виде ее испуганного выражения. Он сразу же отпустил ее руку, и та упала на колено как неживая.
— Ты права, — сказал он. — Они ни на что больше не годятся, как только держать в них перо. Именно для этого они и предназначены.
И только тут испуг на лице Клары Йоргенсен сменился улыбкой.
У Клары Йоргенсен не было привычки вступать в разговоры с незнакомыми людьми. В особенности в самолете и тем более с человеком, который случайно оказался в соседнем кресле. У нее не было потребности заводить новые знакомства, которым в таких условиях неизбежно было суждено лишь кратковременное существование. Кроме того, она вообще предпочитала глядеть в окно на облака, особенно когда была хорошая погода или можно было полюбоваться на необыкновенно красивый закат. На этот раз, во время перелета из Лондона, закат был просто сказочный. Но Клара Йоргенсен его не замечала, она не отрывала взгляда от морщин на лице этого незнакомого мужчины, и все ее внимание было приковано к словам, которые произносили его уста. Он сидел рядом и разговаривал с ней, и трогал ее за руку, не спрашивая у нее разрешения. И это доставляло Кларе Йоргенсен такое удовольствие, что она сама себя не узнавала.
