Но с моей парижской шляпой этого не должно случиться. Абсолютно не должно!
Я примеряла шляпы до тех пор, пока продавщица не стала приносить их с таким видом, будто она подумывает, не поменять ли ей профессию, пока она не слишком состарилась. Леннарт отодвинулся от меня как можно дальше, чтобы никто не заподозрил его в каком-то сговоре со мной. Я перемерила шляпы всех размеров и фасонов, но, вероятно, не в моих силах было сделать хотя бы одну из них такой, как должно. Мне тоже хотелось вызывать на Страндвеген шумный шепот, а не восторженный вульгарный хохот.
В конце концов я перемерила почти все, что было на складе, и оглянулась вокруг, как полководец, которому после пережитого сражения остается выполнить лишь часть привычной работы но расчистке. И тут я увидела ее. Маленькая, невинная матросская шляпка, надетая на колышек и добрая с виду. Это было точь-в-точь то, что нужно к моему темно-синему наряду. Шляпка думала так же.
— Да, да, — сказала она, когда я нахлобучила ее на голову, — ты не красавица, но я могла вляпаться куда хуже. Ты мне нравишься… о’кей, пошли!
Ева уже давным-давно выбрала себе маленькую черненькую пилюльку-кастрюльку или цилиндрик, который с первой же минуты безумно влюбился в ее пикантный профиль и явно собирался жить и умереть ради того, чтобы этот профиль добился своего.
Ах, как мы с Евой были рады, когда возвращались из «Галери Лафайет» в своих новых шляпках!
— Это никогда не перестанет меня удивлять! — сказал Петер.
— Что никогда не перестанет тебя удивлять? — спросил Леннарт.
— Сумасшествие, с которым женщины набрасываются на столь незначительную вещь, как шляпка.
— Но это довольно мило, — поддержал нас Леннарт.
Петер взглянул на Еву.
— Да, это мило, — согласился он. — Но теперь было бы не худо выпить аперитив.
И Леннарт с Петером поспешили крупными шагами, опережая нас, в «Cafe de la Paix».
— Это никогда не перестанет меня удивлять!.. — закричала им вслед Ева. — Сумасшествие, которое проявляют мужчины, когда речь заходит о том, чтобы ринуться в кафе.
Мы уселись в кафе, о котором были столько наслышаны как о пупе земли. Но не прошло и нескольких минут, как мы увидели приближающихся шведов, так что было решили, что пришли вовсе не туда.
— Спокойствие! Спокойствие! — воскликнул Леннарт. — Вот они идут!
Они явились. И когда мы прислушались, то оказалось, что кругом почти за всеми столиками говорили только по-шведски. В общем гомоне лишь изредка была вкраплена французская речь. Француженок можно было узнать по обуви, состоявшей лишь из нескольких ремешков и безумно высокого каблука, да еще по какой-то легкой авантюрности взгляда.
— Неужели сегодня ночью я должна уехать домой? — жалобно спросила Ева. — Должна?
Ее сетования вовсе не были вызваны видом наших земляков, хотя могло создаться такое впечатление. Пожалуй, причина была скорее в том, что когда у тебя новая шляпка, и ты сидишь в «Cafe de la Paix», и светит солнце, а вокруг тебя кипит городская жизнь, то это невольно наталкивает на мысль о том, что нужно ехать домой и начинать вкалывать как каторжная в адвокатской конторе.
«Когда жизнь так и кипит вокруг, не хочется сидеть дома и штопать чулки!» — услышала я однажды восклицание, вырвавшееся из самой глубины сердца некой дамы из Финляндии. Пожалуй, те же чувства испытывала теперь Ева.
Петер долго смотрел на нее и, казалось, о чем-то размышлял.
— Надеюсь, мы, пожалуй, как-нибудь встретимся в Стокгольме, — наконец произнес он.
— Да, почему бы и нет, — согласилась Ева, — мы можем, пожалуй, встретиться — для разнообразия!
Петер кивнул.
— Именно так! — удовлетворенно сказал он. — Пожалуй, мы можем иногда встречаться — только для разнообразия!
— А что если нам пойти и купить себе для разнообразия немного духов, — предложила мне Ева. — Сколько у меня осталось денег… Ну да ладно, вернусь домой и снова получу жалованье, так что думаю жить так, словно каждый день — первый!
— Тебе не кажется, что с нами здесь две ужасно предприимчивые девушки? — спросил Леннарт Петера. — Не лучше ли нам остаться там, где мы уже сидим?
Да, Петер думал точно так же. Но мы беспощадно потащили их за собой на Rue de Rivoli. О, какая это была улица! Мы с Евой бегали с восторженными возгласами от одной витрины к другой. Здесь было все, что только может пожелать женское сердце! Магазины бижутерии с дешевыми кольцами, выглядевшими, на наш взгляд, очень изысканно, всевозможные мыслимые и немыслимые витые браслеты и жемчужные ожерелья! И магазины парфюмерии, где продавали хорошие духи по ценам гораздо более низким, чем духи известных марок. Мы вошли в такой магазин, и очаровательная дама за прилавком объяснила, что нам нужно только сказать, какого типа аромата мы хотим духи: «Amour, amour!», «Ма griffe» или «Chanel № 5», и она сможет принести нам духи, которые пахнут точно так же, а стоят ровно половину. Ева не знала, какой аромат предпочесть ей.
— Я хотела бы духи, пахнущие примерно так, как выглядит укротительница змей, — сказала мне она. — Что-то годное к употреблению лишь под эскортом полиции, чтобы не было страшно.
Дама за прилавком обильно поливала нас из всех своих флаконов, и мы с Евой добросовестно шохали на пробу. Нюхали на пробу и Петер с Леннартом, а Петер так интенсивно обнюхивал Еву, что она восторженно воскликнула:
— Эти, кажется, то, что надо!
И мы ушли из магазина, нагруженные множеством мелких-премелких флакончиков, полных благоуханнейших ароматов, и завернули в ближайший магазин примерить кольца.
— Покупать мы не будем, — заявила Ева, — только примерять!
Там было кольцо с большим «бриллиантом», заставившее ее вздохнуть от жажды «иметь». «Бриллиант» был такой дешевый, не дороже тридцати пяти крон в переводе на шведские деньги, но все же это превышало сумму, которой она располагала.
— А не могу я вместо этого кольца подарить тебе браслет? — спросил Петер.
— Почему не кольцо с таким же успехом? — спросила Ева.
— Кольцо я никогда не подарю ни одной девушке, — ответил Петер.
— Но с моей стороны вопрос был чисто теоретический, — разъяснила Ева. — Я никогда не принимаю драгоценности от мужчин, даже если они фальшивые. Я имею в виду драгоценности!
Мы продолжали бродить иод аркадами на улице Риволи. Там были также магазины элегантной мужской одежды, и я шепнула Еве, что так хотела бы купить подарок Леннарту! В одной витрине лежала чудесная голубая пижама, и я, толкнув Еву, спросила:
— Что скажешь об этой?
Но Ева, взглянув, сколько она стоит, сказала, что за такую цену в ней должен быть хотя бы еще один парень.
Вместо пижамы я купила Леннарту носовой платок с красиво вышитым на нем изречением, заверяющим, что девушки, рожденные в мае, — красивы, умны и романтичны. Всякий раз, когда он будет сморкаться, это должно придать его мыслям определенное направление.
