Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
— А ты слышала насчет отчисления?
— Слышала, — ответила я. — Будут теперь отчислять не за три, а за одну задолженность.
— Да уж, несладко…
— Вот-вот. Я, честно говоря, не очень-то переживаю. Все-таки чему быть, того не миновать. Мы с тобой — хорошие, правильные двоечники.
После этих слов додумалось: «Нам пора пожинать плоды собственного безделья…»
— Мне, к сожалению, беспокоиться не о чем.
— Это как? У тебя пат-физ еще висит плюс анатомия с прошлого года. И, кстати, почему «к сожалению»?
Власов отвернулся, достал сигарету, закурил.
— Да не к радости это… явно не к радости…
— Что «это»?
— Все тебе вынь да положь. Хотя и так уже давно все знают…
— Ладно, Вов, не хочешь — не говори. Дело хозяйское. Я без твоих секретов как-нибудь перебьюсь.
Он отвел глаза, смутился…
— Да с Ревой, с этой… я, как говорится, занимаюсь альфонсством…
— Да ладно! А ее не посадят? Это же фактически растление…
— Не волнуйся. Не посадят. И прекрати ржать. Все, замяли…
— Окей. Рот на замок.
— В конце концов, она человек хороший.
— В принципе, по молодости, я думаю, она была очень даже ничего.
— Ничего, ничего. Все, ни слова.
— Ясно.
Мне очень хотелось спросить одну вещь, и я не удержалась:
— А как же Морозова?
— Я послал эту дуру. Она привалила ко мне пьяная… ладно, не хочу об этом. Давай повторим материал. Сначала делается флюктуация…
Я пришла к Жабе. На ее ухоженном лице образовались темные припухлости. Ярко светился слой грима под глазами, который должен был маскировать синяки.
— Форель, отвечай быстро. У меня было ночное дежурство. Мне к ребенку надо. Как мы делаем флюктуацию?..
Я начала отвечать, а Жаба тем временем достала свой мобильный телефон и стала быстро набирать сообщения. Пока я не закончила, она не удостоила меня даже взглядом, а потом спросила:
— Слушай, а у тебя есть хоть одна близкая подруга?
— Пожалуй.
— А что бы ты сделала, если, скажем… она попросила у тебя об одолжении, несоизмеримом с твоими силами и возможностями?
— Ну, наверное, я попыталась бы ей помочь.
Жаба снова уткнулась в свой мобильный телефон и, набирая CMC, произнесла:
— Мне кажется, ты девочка неплохая. Только у тебя нет совести. Я давно хотела с тобой поговорить про оценки. Жаль будет, если тебя отчислят.
— А мне в последнее время совсем даже не жаль…
Ольга Геннадиевна наконец оторвалась от телефона и внимательно посмотрела на меня. Ее губы были сжаты, а глаза, и без того круглые и не слишком умные, расширились, превратив лицо в огромный знак вопроса.
— Как? С утра мне такие новости совсем ни к чему. Ты что, больше не хочешь быть доктором?
— Да сложно это все. Много ответственности.
— Всем надо привыкать к ответственности. Кто-то же должен лечить людей? Кто-то же должен спасать, помогать, вытаскивать с того света?
— Но это делается так грубо, так неряшливо… Вы понимаете?
Тут я одумалась. Зачем мне это рассказывать? Если человек способен ворваться ради игры в палату больного, то суть моих мыслей ему точно не уловить. Я попыталась перефразировать:
— Мне кажется, больным нужен более гуманный подход. Им надо говорить правду, сочувствовать…
— Правду? Знаешь что, я с тобой посоветоваться хочу.
— Давайте.
— Подруга у меня сейчас лежит в Британии. Попалась ей собственная медицинская карта. Там написано: «Маркеры в анализе». И вот, значит, шлет она мне СМС-ку: «Олька, маркеры — это как понять?..» В общем, не знаю я, что ей отвечать…
Онко-маркеры — признаки рака. Их появление в крови свидетельствует о болезни.
Я долго думала, помолчала с минуту.
— И я не знаю.
— Видишь… а ты говоришь… Ладно, приходи завтра в девять. Сейчас, если честно, нет сил…
Анатомия
Весной случилось нечто невероятное. События развивались динамично, даже стремительно. Мы не успевали приходить в себя. Словно подснежник, из-под желтоватой жижи пробилась рука. Здание окружили. За окнами мелькали синие вспышки мигалок…
…Моисей Моисеевич Полянский вел у нас анатомию. У него была типичная еврейская наружность, с бородкой и животом. Он характерно картавил. Носил на шее сотовый телефон. На шнурке от мобильного зеленели рисованные листья конопли, но Моисею Моисеевичу эта флора была незнакома.
Итак, в первый раз мы были поражены. Попав к нему на семинар, все с трудом сдерживали хохот. Полянский монотонно читал лекцию, и вдруг: «Мы с вами произошли не от Адама и Евы, как говорят хитрые священники. От обезьян произошли исключительно братья наши меньшие, журналисты. А прародители человека кольчатые черви. Вопросы есть?»
Затем он перешел на высокопарный тон:
— Вот вы живете. Хотите в унивеГситет. Покупаете пГодукты в магазине. Ваша молодость не дает возможности оценить ситуацию. Вы ничего не понимаете. Капитализм… (Дальше идет непереводимая игра слов.)
В общем, Моисей Моисеевич оказался помешанным на коммунизме. Утверждал, что его отец был простым сапожником, а мать трудилась на заводе. И у них родился сын — анатом. Что интеллигенция формирует неправильные представления внутри общества, посему ее на до уничтожить как класс. Ему было хорошо за семьдесят. Каждый урок он начинал с клятвы: «На следующей неделе — уйду». Однако Полянский был плотно повязан со своей анатомией. Можно сказать, он был одним из тех немногих, кто свою работу — любил…
В принципе, пожилой профессор пребывал в здравом уме. Отчетливо и лаконично преподносил материал. Развернуто и терпеливо отвечал на вопросы. Строгим его назвать было сложно. Моисей Моисеевич предпочитал диалог. Снисходительно прощал грешки.
Дело в том, что наш институт принял так называемую Венскую конвенцию. Согласно этому экзотическому документу, за каждый пройденный семинар нам начислялись баллы — от одного до пяти. Если ты не набрал нужное количество баллов (прогуляв, допустим, лекцию) — их следовало «отрабатывать». Отработка означала мытье какого-нибудь кабинета, приготовление чая с булками или три тысячи рублей — в кассу. Полянский закрывал на это дело глаза и спокойно проставлял «баллы» в дневник. Только одна была у него слабость — девушки.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
