У него была молодая красивая жена. Говорили, что любовь между ним, мужчиной в возрасте, и молоденькой стройной женой, которая редко выходила из дома, очень сильна, и живут они в согласии, не то, что другие. И это всё, что люди о них знали. Они отгородились от пристальных взглядов людей и жили очень обособленно от посёлка, безмерно скучного, как стоячая вода в луже, где все знают друг о друге всё, вплоть до того, у кого сколько ложек на кухне. Он ни с кем не дружил и остерегался людей. Он жил в посёлке, но при этом не принадлежал ему.
Когда его спрашивали о его красивой жене или о его трубе, он просто громко смеялся, и не отвечал на вопросы. Где бы он ни был, он никогда не играл на трубе. Были люди, которые с осторожностью два-три раза просили его сыграть, но им приходилось смеяться вместе с ним. Именно это ещё больше подтверждало догадку, что он действительно настоящий трубач. Ведь без тучи дождя не бывает, вот и он, даже если и мастер, не может ничего исполнять без вдохновения. Безлунной ночью или в полнолуние он обычно допоздна сидел за столом в деревенском ресторанчике и в одиночестве пил сочжу.
Это произошло как раз в последний день одиннадцатого месяца по лунному календарю. Группа молодых людей, которых старики выгнали из домика для гостей, собралась в углу комнаты и занялась азартными играми. Игра на пачку сигарет уже перешла пик азарта и не была такой эмоциональной.
Каждый человек в какой-то момент длинной-предлинной ночи вдруг начинает испытывать нестерпимое одиночество. И тогда время от времени он слышит, как где-то вдалеке лают собаки, рассеянно обращает на это внимание и бормочет про себя:
«Чья же это собака так лает, не пришёл ли случаем нездешний гость?».
В это время игроки теряют интерес к игре. Тишина и скука снаружи вползают в помещение, и вдруг человек ощущает тишину и скуку собственной жизни, вспоминает тех, кто ушёл от него и совсем уже забыт, и чувствует своё одиночество. Тогда все быстро выпивают по стаканчику, и кто-нибудь, обладающий даром красноречия, начинает рассказывать скабрезные истории, а все остальные, как бы заполняя пустоту, в которую только что все напряжённо вслушивались, начинают громко и развратно смеяться, хлопая себя по коленям.
Издалека с гор доносится дикий вой зверей, да и холод такой стоит в последний день одиннадцатой луны, что на улице, кажется, замерзает даже шум ветра, который спускается к ручью на дно ущелья и будто облизывает его.
Как раз в тот момент, когда он собрался встать из-за стола и выйти из ресторанчика, кто-то показал на него пальцем. Сегодня он молча заплатил и вышел, и его спина смотрелась ещё безвольнее. Это заметили все.
У него не было детей. Поговаривали, всё из-за того, что он слишком берёг фигуру жены, а может, из-за того, что они слишком хорошо ладили друг с другом, и Бог, посылающий детей и заботящийся о роженице с младенцем, сильно приревновал и не дал им ребёнка. Но никто не мог понять, как они могут жить в ладу, если он такой неопрятный и настолько слабый, что, кажется, ноги еле держат его, и выглядит он так, будто у него осталась только кожа да кости, а у жены узкие печальные глаза, и она такая мягкая и нежная. В карточной игре как раз спал накал страстей, и руки хозяйки, что носила чайник с водой, тоже стали мелькать реже, а длинная-предлинная зимняя ночь прошла только наполовину. Это была та самая последняя ночь лунного месяца, когда трубач связывается с потусторонней силой. Раздали карты. Кому выпадет карта с изображением японской сливы, должен был узнать о его связи с иным миром.
Безлунной ночью он шёл, размахивая руками, похожий на призрака. На окраине деревни лаяли собаки. Он поднял руки, делая вид, что хочет прогнать их. Движение было такое плавное, будто он танцует. У человека, тайком следившего за ним, сверкнули глаза, и он сглотнул ком в горле. Собак не было видно, но он шёл и всё продолжал размахивать руками, как будто танцевал.
Его дом находился в отдалении от поселка, расположенного под горой, раскинувшейся широко, как юбка. Пройдя мимо домов, лежащих в низине, он подошёл к своей ограде, построенной из песчаника, и достал трубу. Потом набрал в лёгкие воздух и начал играть. Это была очень странная мелодия. Она напоминала шуршание в траве июньских змей в период спаривания. Одни и те же острые и прерывистые звуки «сиит-сиит», возникающие при трении чешуек друг об друга.
Он вышел за ворота и начал играть, двигаясь вдоль ограды. Он обошёл дом дважды, и за оклеенной бумагой дверью комнаты, выделявшейся в темноте, зажегся огонь, потом дверь открылась, и свет керосиновой лампы вычертил узкую линию на каменной лестнице. Затем на ней ненадолго появилась длинная тёмная тень и исчезла в более глубокой темноте. В это время дверь закрылась, и свет в комнате погас. Он спрятал свою трубу в карман жилета и открыл ворота дома.
Безлунная ночь темна, в ней легко спрятаться любой тени, любым шагам.
— Он напоминает мне Чхоёна[12].
— Да, верно.
Хансу ответил равнодушно и рассмеялся, покачиваясь. Он смотрел на меня, но на самом деле его взгляд был устремлён куда-то вдаль. Мне показалось, что он прислушивается, не возникнет ли где-то сейчас звук трубы музыканта. Совсем стемнело. Отчего-то слёзы навернулись на глаза. Наверное, это от водки. Всё тело стало тёплым и расслабленным. Мне казалось, что если я в таком состоянии лягу ничком на стол, то смогу заснуть спокойно, без сновидений. В глазах, полных слёз, появился подол юбки моей матери. Такое уже происходило со мной однажды ночью, и тогда мне приснилась магнолия.
Мать сгорела. То, что я видела, было похоже на объятое пламенем дерево. Мать ползла через порог, а пламя сжигало юбку и быстро поднималось к пояснице. Я не могла сдвинуться с места. От ворот до деревянного крыльца было всего несколько шагов. Огонь дополз до деревянной перекладины, поддерживающей дом, охватил стропила, и стал быстро распространяться дальше.
Казалось, теперь мать, которая кое-как выбралась на деревянный пол террасы, сползёт по каменной ступеньке, но она вдруг резким движением встала. Она была очень высокого роста. Пламя уже охватило рукава, и они развевалось в воздухе, как яркий факел. Мать превратилась в дерево-пламя. Мне казалось, она выбежала, не вытерпев жара огня, чтобы спастись от него, но на самом деле она лишь прыгала на месте, размахивая длинными руками, будто танцевала. Как в шаманском обряде она стала огромным деревом-пламенем и горела. Я спряталась среди людей, замеревших от ужаса, не в силах подбежать к ней и остановить огонь, и до конца наблюдала за происходящим. Я не думала, что мать умирает. Казалось, она последний раз в жизни проводит большой торжественный обряд, призвав все до одной неуспокоенные души.
— Дух, Дух, Главный Дух горы, покрытой зелёными ивами, мы положим тебя в нокбан[13], а тело положим в гроб, после этого посмотрим вверх и увидим множество глубоких долин и множество вершин, а вниз посмотрим — увидим белый песок.
