Через пять минут все они спали глубоким и беззаботным сном, ничуть не печалясь о завтрашнем дне.
15
Скоро они уедут отсюда, через несколько мгновений отчалят и никогда больше не увидят этот остров. Калле немного помедлил, прежде чем прыгнуть в лодку. Он ещё раз взглянул на то, что было их домом несколько беспокойных дней и ночей. Вот и скала: в лучах утреннего солнца она так привлекательна, а в ложбинке за скалой – их шалаш. Отсюда его не видно, но Калле знал, что шалаш там, стоит пустой и покинутый. Никогда вновь он не станет их пристанищем.
– Ну прыгай же наконец! – Ева-Лотта нервничала. – Я хочу уехать отсюда, и поскорей, ничего другого не хочу…
Она сидела на корме рядом с Расмусом, ей больше остальных не терпелось покинуть этот остров. Она знала, что дорога каждая секунда. Она очень хорошо представляла себе, как разъярён Петерс их побегом, и знала: он сделает всё возможное, чтобы их найти. Надо спешить, это понимали все, и прежде всего Калле. Больше медлить нельзя. Андерс уже сидел на вёслах, и Калле ловким прыжком вскочил в лодку.
– Что ж, пора! – сказал он.
– Да, поехали! – ответил Андерс и начал грести. Но вдруг остановился и в сердцах сказал: – Ох, я же забыл там свой карманный фонарик! Да-да-да, знаю, я растяпа, но ведь забрать его – секундное дело!
Он выскочил из лодки и исчез.
Они ждали. Сначала нетерпеливо. Потом страшно нетерпеливо. Только Расмус сидел совершенно спокойно, играя пальчиками в воде.
– Если он сейчас не вернётся, я закричу, – сказала Ева-Лотта.
– Нашёл небось какое-нибудь птичье гнездо или что-нибудь в этом роде, – с горечью заметил Калле. – Сбегай, Расмус, скажи ему, что мы уезжаем.
Расмус послушно выскочил из лодки. Они видели, как он вприпрыжку побежал вверх к скале.
И они опять стали ждать. Они ждали и ждали, не сводя глаз с уступа скалы, откуда, надеялись, те двое вот-вот появятся. Но никто не появлялся. Скала казалась такой одинокой и пустынной, словно здесь никогда не ступала нога человека. Весёлый окунёк играл в воде около лодки, что-то шелестело в прибрежных камышах. А вокруг было тихо-тихо, и эта тишина показалась им вдруг зловещей.
– Что происходит? Что они там делают? – Калле был очень встревожен. – Побегу посмотрю.
– Тогда бежим вместе! Одна я тут не останусь.
Калле привязал лодку, они выпрыгнули на берег и побежали вверх – туда, где скрылись Андерс и Расмус.
Вот и шалаш в расщелине. Но ни души и никаких голосов. Только эта жуткая тишина…
– Если это очередная Андерсова шуточка, то я его…
Калле не успел договорить. Ева-Лотта, которая шла в двух шагах позади него, услыхала лишь сдавленный возглас и закричала дико и отчаянно:
– Что это, Калле, что это?!
В ту же секунду она ощутила на своём затылке чью-то жёсткую руку, и знакомый голос сказал:
– Ну, бесёнок, искупалась? Или как?
Это был Никке, лицо его раскраснелось от гнева. А из шалаша показались Блюм и Сванберг – они вели трёх пленников. Глаза у Евы-Лотты наполнились слезами. Это был конец. Теперь всё пропало. Всё было напрасно. Хотелось лечь на мох и умереть…
У Евы-Лотты защемило сердце, когда она увидела Расмуса. Он был в ярости и делал отчаянные попытки освободиться от чего-то, засунутого ему в рот и мешавшего ему кричать. Никке бросился к нему и освободил от кляпа. Но Расмус не выказал никакой благодарности. Как только он смог говорить, он плюнул в сторону Никке и закричал:
– Ты глупый, Никке! Уй-юй, какой же ты глупый!
Возвращение было горьким. «Пойманные беглые каторжники в джунглях, когда их возвращали обратно на Дьявольский остров, чувствовали, наверное, то же самое», – подумал Калле. Да, их действительно вели, словно беглых каторжников. Калле, Андерс и Ева-Лотта были связаны одной верёвкой. Рядом шёл Блюм, надсмотрщик-тюремщик – хуже не бывает, а позади них – Никке. Он нёс Расмуса, без устали повторявшего, что, по его мнению, Никке ну просто невероятно глупый. Сванберг захватил лодку со всеми их запасами, и теперь направлялся в лагерь похитителей с добычей.
Никке, судя по всему, был в прескверном настроении. А ведь должен был бы радоваться, что возвращается к Петерсу с таким отличным уловом. Но если он и был рад, то тщательно это скрывал и всё время ворчал:
– Проклятые чертенята… Вы зачем лодку взяли? Думали, мы не заметим, да? А раз уж увели лодку, так почему сидели на острове, идиоты?
«Вот именно, почему, – с горечью подумал Калле. – Почему они не уехали вчера вечером, даже если Расмус устал, лил дождь и было темно? Почему не уехали, пока было время? Прав Никке – мы просто идиоты. Но не странно ли, что именно Никке упрекает их в этом? Сдаётся, он и правда не очень радуется тому, что их поймали».
– По-моему, похитители совсем не добрые, – сказал Расмус.
Никке ничего не ответил, только сердито взглянул на Расмуса, продолжая ворчать.
– И почему вы забрали те злополучные бумаги, а? Эй, вы, два олуха, там, впереди, зачем они вам?
«Два олуха» молчали.
Они продолжали молчать и позже, когда об этом же их спросил инженер Петерс.
Они сидели на раскладушках в домике Евы-Лотты и были настолько убиты случившимся, что у них не осталось сил бояться Петерса, хоть он и делал всё возможное, чтобы их застращать.
– Это вещи, в которых вы ничего не смыслите, – говорил он. – И вам не следовало в это вмешиваться. Если вы не расскажете мне, куда дели вчера вечером те бумаги, вам не поздоровится.
Он вперил в них свои чёрные глаза и прорычал:
– Ну, выкладывайте, живо! Что вы сделали с бумагами?
Они не отвечали. Оказалось, это был верный способ довести его до бешенства. Петерс вдруг набросился на Андерса, словно собирался убить его. Он обхватил его голову руками и начал неистово трясти.
– Ну, отвечай, – орал он, – где бумаги, иначе я тебе шею сверну!
Тут за него вступился Расмус:
– А ты всё-таки дурак. Андерс ведь не знает, где бумаги, это Калле знает. Потому что лучше, чтобы только один человек знал, так Калле сказал.
Петерс отпустил Андерса и посмотрел на Калле.
– Вот, значит, как… – сказал он и повернулся к Калле: – Насколько я понимаю, Калле – это ты. Вот что, мой дорогой Калле, даю тебе час на размышление. Час, и ни минуты больше. После этого с тобой случится нечто ужасно неприятное. Хуже этого в твоей жизни ещё ничего не было, понял?
Калле вёл себя весьма уверенно и спокойно, как и подобает знаменитому сыщику Блюмквисту в подобных ситуациях. Он ответил с чувством собственного превосходства:
– Не пытайтесь меня запугать, поскольку это невозможно. – А про себя он добавил: «Я уже и так напуган дальше некуда».
