Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
— Не принимай это всерьез, Бруман. Юханнес долго жил в Америке и усвоил там новую религию. Это странное учение о том, что души умерших вселяются в новорожденных детей. В общем, сущая глупость.
Она искоса посмотрела на Йона и увидела, что не сумела его убедить.
— Ну послушай, Юханнес как-то целую зиму прожил в Бротене. Астрид была тогда совсем маленькой. Вот тогда-то он и внушил ей всякие странные мысли, которые потом и довели ее до сумасшествия.
Йон облегченно перевел дух и от всего сердца согласился с Ингегердой, когда она сказала: «Мертвец — он и есть мертвец, и ты хорошо это и сам знаешь, Бруман».
В понедельник пришел полупьяный пастор и, пробыв ночь у постели Майи-Лизы, причастил ее. Она была абсолютно спокойна, даже, можно сказать, полна радостного ожидания. Напротив, Август словно оцепенел от ужаса и выглядел так, как будто его приговорили к вечному изгнанию в чужие страны.
Во вторник у Майи-Лизы появилась боль в груди, и ей стало трудно дышать. Ночь на среду вся семья без сна провела у ее постели. Все случилось как и предсказал Юханнес. Во сне она вдруг глубоко втянула в грудь воздух и перестала дышать.
Йона не было у смертного одра тещи, так как он оставался дома с детьми. Он только успел уложить их спать, когда раздался стук в дверь и в дом вошел Юханнес.
Йон сварил кофе, положил на стол хлеб. Но держался он неловко и не особенно скрывал, что визит этого гостя его не радует. Когда кофе был выпит, Бруман все же спросил:
— Твои пророчества о смерти всегда вот так сбываются?
— Я говорю это, только если люди хотят меня услышать, — ответил Юханнес и улыбнулся. — Август тоже недолго протянет, но ему нет нужды это знать.
Йон подумал о своей астме и вечной невыносимой усталости, но не осмелился спросить. Правда, ему и не пришлось ни о чем спрашивать.
— Ты, Бруман, проживешь еще долго, даже дольше, чем хочешь. И у этого есть своя особая причина. Можно я переночую наверху?
От изумления Йон потерял дар речи и молча кивнул. Но, растапливая печь на чердаке и застилая постель гостю, он впервые за долгое время чувствовал себя счастливым.
Ханна была очень бледна, когда вернулась домой и принялась кормить оголодавшего младенца. Она уселась в уголок, приложила ребенка к груди и долго смотрела на Йона, а потом сказала, что Бог пожелал, чтобы она наконец научилась плакать. Она немного поспала, но потом, несмотря на бессонную ночь, поднялась и пошла доить корову. Вместе с ней, как будто ждал этого момента, пошел и Юханнес. Он похвалил корову и сказал, что Ханне не надо тревожиться за мужа:
— Он еще поживет добрую толику времени в двадцатом веке. Во всяком случае, в тысяча девятьсот десятом году он еще будет с нами.
Облегчению Ханны не было границ. Сейчас шло лишь лето тысяча восемьсот девяносто четвертого года. До двадцатого века еще далеко. Но только после того, как Юханнес распрощался и ушел, Ханна принялась считать и с удивлением обнаружила, что Йону осталось жить всего шестнадцать лет. Но выходило, что Рагнару в то время будет двадцать шесть, Йону девятнадцать, а Эрику восемнадцать. На мельнице будут работать три здоровых сильных парня.
— Да и тебе повезло, бедняжка. Тебе будет шестнадцать, ты будешь почти взрослым, — довольно шептала она Августу, прижав его к груди.
— Вид у тебя просто счастливый, — заметил Йон, придя в дом к обеду, и Ханна кивнула, но не стала объяснять причину. В ушах ее до сих пор звучали прощальные слова Юханнеса: «Одно слово Бруману о нашем разговоре, и он, чего доброго, умрет из одного только духа противоречия».
Когда они вечером легли спать, Ханна, невзирая на усталость, никак не могла заснуть. То и дело она вспоминала мать, и воспоминания эти причиняли ей боль, вызывая мучительные мысли.
— Вид у тебя совсем измученный, — сказал ей Йон за завтраком.
— Меня изводят дурные мысли. — Ханна покраснела, но не смогла сдержаться. — Это было той зимой, когда я носила Рагнара. Мать заставила меня помогать резать скотину, она велела отмывать требуху от крови в ведре! Когда же в доме на холме умерла одна старуха, она — вы не поверите — велела мне пойти туда и обмыть тело. Она делала все это для того, чтобы мальчик в моем животе загнил и умер. — Ханна торжествующе улыбнулась и уставила палец в Рагнара, спавшего на сундуке. — Но он родился в срок и был здоровее и красивее всех ее собственных детей.
Йон в ответ смог лишь покачать головой. Но, уходя на работу, он остановился в дверях, обернулся и сказал:
— Из всего этого можно сделать один вывод: старые суеверия — страшная чепуха.
Во время уборки урожая Август Ольссон вдруг почувствовал боль в груди и прилег под дерево отдохнуть. Через несколько часов сыновья решили разбудить его и, подойдя, обнаружили, что он умер. Они молча стояли вокруг него. Его смерть не удивила и не испугала их. Старый Август просто не пережил смерти Майи-Лизы.
Завещания старик не оставил, поэтому усадьба досталась сыновьям. Роберт, отказавшийся от намерения уехать в Америку, и Рудольф, такой же трудолюбивый, как Ханна, обосновались в Люккане. Адольф еще на несколько лет остался работать на мельнице у Норвежских водопадов. Когда сыновья мельника повзрослели и начали работать сами, Адольф взял свою долю наследства деньгами и уехал в Америку.
Ни один из братьев Ханны не женился.
На похороны отца приехала наконец Астрид с мужем и детьми. Йон часто внимательно поглядывал на свояченицу, которой очень шло фабричное цветастое платье. Она была красива, дружелюбна со всеми, охотно и много говорила, любила петь колыбельные песни детям и пела в церковном хоре.
Нравом и характером сестры были совершенно не похожи друг на друга. Конечно, между ними было некоторое сходство — в осанке, фигуре, в чертах лица.
Но в сравнении с красавицей Астрид Ханна выглядела по-крестьянски тяжеловесной. Если Астрид взбегала на холмы бегом, то Ханна поднималась по склону степенно и размеренно. На лице Астрид отражались все ее чувства, и выражение его менялось как апрельская погода. Лицо Ханны было больше похоже на застывшую маску. Астрид без умолку болтала и пела, Ханна молчала; смеясь, Астрид, не стесняясь, запрокидывала голову, Ханна же в лучшем случае могла несколько раз фыркнуть, но потом смущенно закрывала ладонью рот, стыдясь своего смеха. Йон очень нежно относился к жене, но все же раздражался и думал, что ей не мешало бы снять платок и показать людям свои красивые волосы, а заодно надеть что-нибудь другое вместо черной или коричневой домотканой одежды.
Астрид говорила это вслух:
— Ну почему ты одеваешься как старуха? Пойдем, примеришь мою зеленую юбку и цветастую блузку.
— Я никогда не осмелюсь это надеть, хоть дай мне десять крон в придачу, — хихикнув, ответила Ханна, и Астрид поняла, что сестра не притворяется, она и в самом деле никогда не осмелится это сделать.
Но в одном ошибиться было нельзя: сестры любили друг друга. Ханна не испытывала ни капли зависти или отчуждения, хотя могла иногда пройтись насчет высокомерия и тщеславия сестры. К этим словам Астрид относилась легко, но сестру любила нежно и сочувственно.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
