— Католический? — спросила девушка, играя крестиком пальчиками.
— Лютеранский.
— Так ты лютеранин? А я думала, что католик, — удивленно приподняла темные тонкие брови Маришка.
— Был католиком. Неужто не помнишь, что я тебе писал?! Сейчас я кальвинист, как наш гетман. У нас многие перешли в протестантизм. Хорошая конфессия. Не такая занудная, как католицизм или православие.
— А чем она лучше?
— Ну, если верить, все началось с бумажки, которую 31 октября 1517 года профессор богословия Мартин Лютер приколотил к дверям замковой церкви в Виттенберге. В этой бумажке профессор подверг сокрушительной и совершенно справедливой критике католическую церковь. Главным пунктом учения Лютера был тот, что указывал на вещь, вообще говоря, само собой разумеющуюся: если Бог все видит и все знает, то зачем для общения с ним верующему нужны загребущие посредники, то есть священники, папы да попы? Раньше читать Библию имели право только священники, и то на латинском языке. Но если Господь всемогущ, то почему он не может понять твой собственный язык?
— Верно, — согласилась Маришка, — вот мы, православные, на своем языке и молимся. Так зачем же Бога менять?
Кмитич, глядя на молодую жену, подумал, что она еще совсем глупая и наивная девчонка. Он ласково провел ладонью по ее шелковой щеке.
— Не Бога, а конфессию! Чуешь? Мы, Маришка, живем в просвещенные времена, в семнадцатом веке от Рождества Христова. Человек изобрел кремневые замки к мушкетам, обошел вокруг Земли на кораблях, нашел все ранее неоткрытые земли. Все меняется. Религия тоже должна соответствовать времени. Вот католики и православные очень все четко распределили — как и кому молиться. А ведь Бог желает общаться подобно тому, как желает общения ребенок с нами, со взрослыми. Христос желает общения простого и доступного. Вот для протестантов молитва и есть это самое простое и свободное общение с Богом.
— Правда, что вы Святую Троицу отрицаете?
— Скорее, не принимаем и не понимаем, что под этим подразумевают католики и православные. Вот ты читала Ветхий Завет и Новый Завет?
Щеки Маришки вспыхнули алым румянцем.
— Не осилила. Зато молитвенник «Часослов» знаю, и календарь праздников и постов тоже! — почти скороговоркой оправдалась она.
— А вот если бы осилила хотя бы Новый Завет, то поняла бы, что там нет упоминания о Святой Троице, как нет и в Ветхом Завете. То есть ни Христос, ни Павел об этом ничего не говорили. Значит, и протестанты Троицу игнорируют. Все просто!
— А как вы молитесь? — Маришка с любопытством посмотрела в глаза Кмитича. Тот поцеловал ее в глаза, улыбнулся:
— Как? На русском понятном языке. Не на латыни, как католики, и не на старославянском, как попы. В службе и убранстве протестанты ценят простоту и не любят пыль в глаза пускать нарядами да церемониями. Священных мощей мы тоже не почитаем, ибо нет в них души, и вообще, это просто кости. У протестантов молиться нужно просто, определенно, не перегружая молитву просьбами и не допуская эгоистических помыслов.
— Значит, если я за тебя буду молиться — это мои эгоистические помыслы?
— Нет, — чуть не засмеялся Кмитич, — это вполне нормальная краткая просьба. Мы ж семья! Ты должна молиться за меня, а я — за тебя.
— Значит, ты меня бить не будешь? — неожиданно испуганно посмотрела Маришка в глаза мужу, приподнимаясь на локте, обнажая полностью свою левую круглую грудь.
— Бить? Зачем? — удивился Кмитич и поцеловал ее розовый нежный сосок.
— Ну, у нас говорят, что муж тот любит жену, который ее бьет, — ответила девушка, не обращая внимания на интимный поцелуй.
Кмитич рассмеялся и откинулся на подушку.
— Тут в Вильне случай смешной был, — заговорил он, глядя в дубовый потолок, — один литвин женился на московитке не то из Твери, не то из самой Москвы. Не ведаю. Красивая, короче, и хорошая девушка, но она очень недовольна была, что он ее не бьет. Боялась, что не любит. Тогда литвин, чтобы ее не огорчать, побил ее раз. Жена сразу стала лучше к нему относиться. Чтобы не портить с ней отношения, он побил ее в другой раз. Она вновь не проронила ни слова, считая, что ее муж стал любить ее еще крепче. Третий раз он ее крепко побил. Ее унесли в больницу, где она и скончалась. Стали судить литвина за избиение, но адвокат оправдал его, сказав, что бил он жену по согласию и любви, по личной просьбе убиенной. Так что бросай свои азиатские привычки. Не буду я тебя бить. Но разве если чуть-чуть, — улыбнулся Кмитич.
— Значит, это только в Московии бьют жен? — обрадовалась Маришка. — А еще говорят, что они в теремах сидят и не гуляют, лица платками закрывают. А молиться в церковь их тоже не впускают — только стоя на улице. Это правда?
— Уж и не знаю. Вам тут в Смоленске видней. Может, и правда, — пожал плечами Кмитич.
— Не хочу жить в тереме. А зачем царю наш Смоленск? — спросила девушка, вновь приподнимаясь на локте и вновь обнажая свою аккуратную грудь. — Разве был наш город когда-то под Москвой? Я здесь провела всю жизнь, но никаких москов-цев раньше тут не было.
Кмитич усмехнулся:
— Всю жизнь… Скажешь тоже! Тебе что, сто лет, что ли? Хотя, ты права. Смоленск былвольным, был под Киевом, потом вступил в Литву, почти сразу же по основании Княжества, но с Ордой не якшался никогда, — покачал головой Кмитич, — как я помню из истории, лишь царь Иван III первым завоевал Смоленск в 1507 году, но ненадолго. Потом царь Иван Жахливый[11]завоевывал. Тоже ненадолго.
— А правда, что царь Алексей — сумасшедший? — сделала большие глаза Маришка. — У нас тут ходят слухи, что отец нынешнего царя вообще с ума сошел и умер. Правда?
— Ну, — усмехнулся Кмитич, — разное говорят. От сумасшедшего царя Ивана Жахливого не думаю, что могло здоровое потомство родиться. Вот и отец нынешнего царя, того, — Кмитич присвистнул, — сварьятел. Может, и этот не в порядке. Из-за этого, наверное, им там и не сидится в Москве. Поэтому уедем отсюда в Оршу. Или в Вильну. Там красиво, людей много, дома близко друг к другу стоят, и люди прямо из окон общаются между собой через улицу. Шведы называют Вильну славянским Карфагеном. Карфаген и есть!
— А что за Карфаген?
— Ну, город такой был в Африке еще во времена Древней Греции и Рима. Бойкий портовый город, где жили многие народы. Но мне и Орша нравится. Тихий городок, уютный. Правда, два пожара у нас сильных было. Старики рассказывают, что еще так никогда город не горел. Говорят, не к добру, мол, «дрэнная прыкмета», сгорит и в третий раз. Это меня тревожит.
— Ты такой умный! Откуда знаешь все?
— У нас дома книг всегда было много, — ответил Кмитич, с укоризной покосившись на стол Маришки, где лежала одна-единственная книга-русский молитвенник «Часослов» краковского издателя Швайпольта Фиоля, отпечатанная еще в 1491 году. Ее Кмитич уже успел посмотреть. Еще одна старая и не менее ценная книга — «Бивлия Руска» полоцкого доктора наук Францыска Скорины — лежала на полке под толстым слоем пыли и уже давно служила подставкой для подсвечника. По тому, как капли воска залепили страницы, можно было предположить, что в последний раз книгу раскрывали в том же 1517 году, когда сей том вышел из типографии.
