Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
Половины суток хватало, чтоб иная ткачиха, случайно оговорившая мастера или конторского служащего, на коленях к дверям ползла, умоляя: «Век буду бога молить. Ослобони только отсюда.» Само собой, за сидение в «холодной» еще и штраф вычитали. Разных рангов «смотрители» этим занимались, но знал же ведь и Морозов. Знал и штаб- ротмистр Устинов. Он не мог, конечно, сократить рабочий день — одиннадцать с половиной часов, но мог же маленько укоротить руки фабричным истязателям. Если бы поменьше гостевал у начальников цехов да не вытягивался бы в струнку перед Морозовым. Теперь полковник Бурков расхлебывай! Под сдержанный гул толпы он выговаривал:
— Тебе, штаб-ротмистр, лошадей ковать, ане с бабами ладить!
Штаб-ротмистр Устинов служил в конном полку да был выгнан за карточное шулерство — куда бедняге податься? Благодаря тому же Буркову, прежде служившему в полку, и попал на хлебное место, в Орехово-Зуево. Оно считалось благим городком, хотя и носило название села. Известно, миллионщик Морозов полицию жаловал, хотя в дом к себе, на чаи, не пускал; довольно и того, что к праздникам и своим семейным именинам, когда Устинов с поздравлениями жался в передней, полагался ему солидный «благодарец», этак рубликов в пятьдесят, а на Пасху или там Рождество и поболее. Нет, жить штаб- ротмистру в Орехово-Зуеве можно было припеваючи, если б не нынешнее сумасшествие. Теперь вот труси за спиной своего благодетеля да оправдывайся:
— Все будет сделано, господин полковник, все усмирим!..
С отчаянной решимостью и с саблей наголо он бросился в толпу и наскочил на упрямо торчавшую впереди ткачиху-смутьяншу. Рубанул ли, нет ли, но руку‑то его еще на излете перехватили, ржавую саблю, которую иначе как «селедкой» и не называли, выхватили, о колено переломили и обломки бросили к ногам полковника Буркова. Тот был поумнее ореховского штаб-ротмистра, повторять его наскок не стал. Взглядом прогнав прочь слишком ретивого помощника, с заложенными за спину руками подошел к руководителям стачки и вежливо поздоровался:
— Здравствуйте, господа-рабочие.
Ему тоже вежливо, хоть и холодно ответили:
— Здравствуйте и вы, господин полковник. Чем обязаны такой честью?
— Сами знаете. Время рабочее, а вы стоите без дела у ворот фабрики. К тому ж ваши люди громят контору, громят дома служащих и даже жгут. Смотрите?
Верно, по‑за спинами в одном и другом месте поднимались дымки, потом и пламя в морозное небо шугануло, как бы стараясь согреть этих озябших людей.
Впереди их было трое: Моисеенко, Волков, да вот эта молодая, самоуверенная женщина. Бурков не был бы главным губернским жандармом, если бы не знал: она ведь, ко всему прочему, пассия молодого Морозова. А ну как не сегодня-завтра все фабрики перейдут под его руку? Губернатор и тот с поклоном сюда приезжает, — может ли полковник осилить Морозовых?
Эти трое пошептались, и Моисеенко тут же крикнул в толпу:
— Савоськин, бери полсотни человек и сейчас же усмири мародеров!
Со знанием дела полковника заверил:
— Господин полковник, своевольства и хулиганства мы не допустим. В остальном позвольте нам вести спор с самим Морозовым.
В подтверждение этих слов ткачиха-пассия достала из хозяйской сумки кандалы, самые настоящие, с тяжелыми цепями, и надела себе на руки. Полковник Бурков покачал головой и тоже не солоно хлебавши отошел назад, к кучке понаехавших московских и владимирских чиновников. Поделать они ничего не могли, только мешали, но ведь не прогонишь же. Он, полковник Бурков, расхлебывай кашу, которую дураки заварили. Не оставалось ничего другого, как, приложившись к походной фляжке, отдать приказ:
— Р-разогнать смутьянов. ар-рестовать главарей! И весь передний ряд! — добавил он, понимая, что без этого захватить руководящую троицу не удастся.
Как только жандармы и солдаты подступили к толпе, Севастея руки с цепями подняла еще выше, над головой. Усмирители и добежать не успели, как из задних рядом хлынула тысячная подмога и загородила своих закоперщиков. Савва, стоявший все время обочь московских чиновников, право же, с восхищением смотрел на Севастею. За эти четыре университетских года она из послушной полюбовницы превратилась в неукротимую амазонку. Одета была почище других ткачих, да и бесстрашие красило ее исхудалое лицо. «Господи! — думал Савва. — Ведь я вот не могу заступить дорогу ни солдатам, ни жандармам. А сейчас начнется самое страшное, самое гнусное.»
Но жандармы пока лупили направо и налево лишь ножнами, сабель не вытаскивая. Солдаты постреливали над головами, стволы винтовок, с примкнутыми штыками, ниже не опуская. Не было пока приказа стрелять в людей. Да если и прикажут — станут ли стрелять‑то?.. Командиры этих двух пехотных батальонов понимали настроение своих подчиненных, последнего приказа не отдавали.
Среди московских чиновников облегченный шепот прошел:
— Губернатор едет!
— Самолично!..
Верно, по дороге пылила лихая тройка в сопровождении конных жандармов.
От полнейшего бессилия Савва бросился домой.
— Родитель! — вскричал он с порога. — Пойдите на уступки! Добром это не кончится!
Тимофей Саввич сидел в гостиной и пил чай. Обочь его восседали главные управители и пайщики, Назаров и Кондратьев. За самоваром несокрушимо и праведно парилась мать, Мария Федоровна. Ее мордовского обличья щеки при появлении сына стали красны и гневливо надулись:
— Фабру защищаешь, сынок?
— Не защищаю — свои же интересы отстаиваю! Мы понесем громадные убытки.
— Мы? — отставил чашку Тимофей Саввич. — Не рановато ли замыкал, сосунок? Убытки пока несу я. Я, один! Не в малой степени из‑за твоих же разговоров. Добрые сыновья прежде здороваются, входя на поклон. Так‑то, бизон безрогий.
Савва набычился, но поклонился.
— Здравствуйте, папаша Тимофей Саввич, — в одну сторону. — Здравствуйте, мамаша Мария Федоровна, — в другую.
Назарова и Кондратьева он как бы и не приметил. Те ничего, стерпели: тоже ведь понимали, что не век же вековать старому хозяину. Хотя какая его старость? Тимофей Саввич был кряжист и крепок, как придорожный владимирский дуб. Одет по-парадному, в прекрасно сшитом английском двубортном сюртуке, с тугой бабочкой на шее. Белая, хорошо подстриженная борода, той же стати усы над плотно сжатым властным ртом, под масть и голова, совершенно белая, но без единой плешинки. Он знал, конечно, о приезде губернатора, наверно, сам же и вызывал, в обиходных тройках, которые донашивал в цехах, показываться не хотел. При галстуках были и Кондратьев с Назаровым — один начальник главного, механического цеха, другой — главный бухгалтер, счетчик всех морозовских прибылей. Если наследник не обращал на них внимания, так и они с ним не чинились до времени. Разговор продолжался, начатый еще до него.
— Воля ваша, Тимофей Саввич, но уступать нельзя, — говорил Назаров. — Уступи сегодня — еще больше уступишь и завтра.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 130
