Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Кто-то наступил ему на грудь огромным сапожищем, придавил к земле, да так, что кольчуга больно врезалась в грудь. Василько застонал.
— Вишь, какой ярый! — прогудел над ним кто-то.
— А ты прижми его покрепче, чтоб аж кишки вылезли! — громко рассмеялся другой.
Василько вначале даже не понял, на каком языке говорят мучители — от неожиданности, от страха русский и татарский перемешались в голове. Но уже в следующее мгновение к нему вернулась способность мыслить, догадался, что попал к своим…
«Свои не свои, но русские!..» — И надежда снова овладела его сердцем. Видать, лесные тати захватили. И то слава Богу, лучше смерть от душегубцев, чем клятый татарский полон!..»
— Зажги-ка, Никитка, факел! — приказал грубый голос, и Василько тут же почувствовал, что ногу наконец сняли с его груди. — Поглядим, кого поймали! — молвил он, склонившись над пленником. — Вроде бы не татарин… — недоуменно протянул он.
— А конь-то?
— Мало ли чего.
Порубежник напряженно прислушивался к их разговору, теперь ему даже казалось, что он слышит знакомые голоса.
— Что так долго, Никитка?
— Сейчас!
Раздались удары кресала, потянуло запахом тлеющего трута. Факел вспыхнул.
— И вправду, наш! — удивленно воскликнул Никитка, поднося огонь поближе. — Да это ж наш старшой по дозору.
Василько глядел на лица обступивших его, и все больше радовался. Вокруг стояли порубежники из острога, а огромный сапожище, который только что наступал ему на грудь, принадлежал его названому брату Проньке.
«Пленника» с ходу развязали, вынули изо рта кляп. В ответ на его ругань кмети в смятении только качали головами, другие прятали усмешки в бороду. Больше всех сокрушался Пронька, громко вздыхал, приговаривал:
— А ну, вдарь меня, Василько, вдарь дурня! Надо же, не познал братца… — И подставлял тому для удара свое крупное, густо заросшее усами и бородой лицо.
Наконец утихомирились. Час был поздний, и все, кроме дозорных, улеглись на ночлег в лесу.
Василько проснулся рано, лишь начинало светать. Словно каменные столбы, вырисовывались могучие лесные великаны-дубы, на которых не шевелился ни один листок. Все вокруг казалось таким величавым, надежным, что, может быть, впервые за долгие годы в душе воина ненадолго воцарился покой. Так бывало в далеком детстве, когда, проснувшись поутру, затаишься и через полуприкрытые веки наблюдаешь за хлопочущей в избе матерью…
Василько чувствовал себя почти счастливым, даже размечтался, что как хорошо было бы отличиться в сражениях, чтобы тарусский князь Константин наградил его серебром, а тогда он сумел бы выкупить из ордынского рабства отца, его жену, что заменила ему с Пронькой мать, своих сводных братиков и сестричек, родившихся в неволе. Понадобится много серебра, но он за верную службу получит его. А потом станет строить с отцом и Пронькой ладьи и струги для князя. И впервые почувствовал, что его потянуло к мирному житью-бытью.
Просыпались кмети, шли к речке умываться и поить лошадей. Почти все порубежники сберегли своих коней и оружие, но многие были без щитов и шлемов, а некоторые даже ранены. Отряд состоял из остатков двух сторожевых станиц, дозоривших в степи, и тех, которым удалось спастись после схватки с татарами при обороне острога.
Сопрон поведал Васильку, что схватка с татарами произошла вблизи стен крепостцы. Обе станицы — та, что возвращалась из дозора, и та, что шла ей на смену, — встретились недалеко от переправы через Упу. Крымчаки Бека Хаджи вынырнули из тумана, густой пеленой окутавшего утреннюю степь, словно с неба свалились. Закипела битва. Врагов было много больше, чем порубежников. Теснимые ордынцами, они стали отходить к Упе, чтобы перейти вброд обмелевшую степную речку. Если б не туман, вряд ли бы им удалось пробиться к острогу. Крымцы не собирались нападать на крепость, но, когда по наказу острожного воеводы были открыты ворота, чтобы впустить своих, они на их плечах ворвались внутрь укрепления. Дюжинам двум порубежников удалось отбиться и скрыться в лесу. Позже к ним присоединились еще несколько человек, ускакавших ранее в степь.
Начальным над собой воины признали Василька, он был единственным из уцелевших десятников. Отряд решил пробираться в Тарусу, чтобы присоединиться к дружине князя Константина.
Глава 16
Ущербная луна тускло освещала двоих, которые, хватаясь за росшие по обрывистому склону кусты, осторожно спускались в Мешалку — крутой, глубокий овраг, образованный руслом давно высохшего ручья. Наконец они добрались до дна оврага и зашагали по направлению к речке Наре, скупо блестевшей неподалеку. Через несколько десятков шагов передний остановился и, приложив руки ко рту, заухал, подражая сычу. Из темноты откликнулись. Зашелестела листва кустарника, оттуда вышли люди.
— Ну, что там, Клепа? — нетерпеливо спросил атаман лесовиков.
— В Серпухове никого нет.
— Верно, никого — ни ордынцев, ни горожан. Одни псы да воронье. А град выжгли дотла поганые, костяная игла им в..! Только обители Божьи целы, да и то все пограбили там… — затараторил Митрошка.
— Выходит, и еды там не сыщешь?.. — огорченно протянул кто-то.
— Поищем, так сыщем. Чай, у святых отцов должно быть припрятано в тайниках, — молвил Гордей и торопливо добавил: — Вот что, молодцы, надо идти, пока светать не начало.
Поднимались молча, слышалось только тяжелое дыхание людей и шум осыпающейся земли. Выбравшись из оврага, ватажники оказались в глухом лесу, вплотную подступавшем к склонам. Дальше повел Митрошка. Уверенно раздвигая руками ветки, он некоторое время продирался напрямик через кусты и вскоре, отыскав стежку, вывел лесовиков на дорогу, ведущую в Серпухов…
Еще не начинало светать, когда ватажники, ежась от холодного ветерка, подошли к окраине города. Ни крика петуха, ни собачьего лая… Над пепелищем Серпуховского посада тяжелой глыбой нависла тишина. Гарь пожарища и смрад разлагающихся трупов подкатывались к горлу, вызывали тошноту.
— Другой дороги нет, что ли? — недовольно спросил атаман.
— Так завсего ближе, Гордей. Сейчас курган обогнем и к балке, где речка Сернейка течет, выйдем. А там и обитель недалече. Появимся, как с крыши свалимся! — скороговоркой ответил Митрошка.
— А ежели обойти?
— Можно было и обойти.
— Так чего ж ты, костяная игла! — сердито выкрикнул вожак — он чуть не подвернул ногу, оступившись в ямку. — Тогда давай в обход!
— Тут и впрямь идти не можно — то об мертвяка споткнешься, то о бревно. Эка куды завел баламут… — поддержали его остальные.
— Погоди, атаман, — вмешался Клепа. — Митрошка давеча сказывал: леший там в ночи меж гор гуляет.
— Тьфу! Тьфу! Тьфу! Нечистого в ночи помянул — беды не оберешься, — закрестились ватажники.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
