— Эй, Дзурилло-дурило, добавки не требуется? Кому еще добавки? — командовал Воскобойников.
— Мужики, к утру все слопать надо — чтоб кастрюли чистые были!
— Тушенку закопать надоть, — советовал кто-то. — Всю не съедим — животы скрутит!
Толкнув дверь, в блиндаж по ступенькам спустился Твердохлебов. Штрафники разом прекратили есть, смотрели на командира с полуоткрытыми ртами.
— Василь Степаныч, любушка, отведай кулеша с мясом, — пробасил Воскобойников.
— Вы что же творите, бандиты? — глухо проговорил Твердохлебов. — Кто разбой учинил? Кто придумал?
Штрафники молчали.
— Или вам лишь бы нажраться, а там трава не расти?
— Нам лишь бы нажраться, комбат, — серьезно ответил ротный Глымов. — А там трава не расти.
— Вы хоть понимаете, что теперь будет?
— А что будет, то и будет, — отозвался Воскобойников.
— Хуже не будет, — добавил Дзурилло.
Утром дождь прекратился, засияло умытое солнце, и в расположение штрафников нагрянули два «виллиса» и полуторка с десятью красноармейцами. Предупрежденный Твердохлебов встречал гостей перед окопами.
Из первого «виллиса» выпрыгнул майор НКВД Харченко, за ним выбрались два повара, в гимнастерках с несколькими медалями, в пилотках, в начищенных сапогах. Из второго «виллиса» вылез начштаба дивизии полковник Телятников. Из полуторки выгружались красноармейцы, становились в строй, забросив винтовки за плечи.
— Построить батальон, — приказал Харченко Твердохлебову.
Тот козырнул, побежал к окопам. Майор глянул на поваров, растерянно топтавшихся возле машины, поморщился, как от зубной боли, пробормотал:
— Уроды недоделанные…
Батальон выстроился в четыре шеренги, замер. Добытчиков спрятали в середину, в третью шеренгу. Только Хорь оказался в первой, стоял рядом с Лехой Старой, и оба постреливали по сторонам шустрыми вороватыми глазами.
— Гражданин полковник, — отрапортовал Твердохлебов начальнику штаба, — штрафной батальон по вашему приказанию построен.
— Ну и вид у твоих бойцов… — вздохнул Телятников, окинув взглядом строй штрафников. — Махновцы… бандиты — одно слово.
— Не все ж бандиты, — вставил Твердохлебов. — У нас политических почти половина.
— Враги народа, — поправил его полковник Телятников.
— Ну да, конечно, враги народа. Еще махинаторы разные есть, хозяйственники, бухгалтерия… убийства из-за ревности, неудачные любовники, есть аферисты и даже фальшивомонетчиков двое. У нас каждой твари по паре, гражданин полковник.
— Да я не о том, — сморщился начштаба. — Во что они одеты? Ведь не разберешь, наши это или немцы…
— Так ведь не от хорошей жизни, гражданин полковник, не дают обмундировку, — наклонившись к Телятникову, вполголоса сказал Твердохлебов. — Я комдиву два раза писал. Что им, голыми воевать, что ли?
Майор Харченко подошел к красноармейцам, о чем-то коротко переговорил с лейтенантом. Тот козырнул, обернулся к солдатам и негромко скомандовал:
— За мной, — и первым направился к блиндажу у самых окопов.
Харченко подошел к поварам, облил их ледяным взглядом, приказал:
— Ну, идите, смотрите… уроды… Хорошо смотрите — или рядом с ними встанете. И вы идите! — глянул Харченко на двоих солдат, которые были в окопе у пулемета. — Что стоите, как бараны?
И те медленно пошли вдоль строя штрафников, вглядываясь в лица, и глаза их при этом были испуганными и затравленными. Штрафники, напротив, смотрели весело, многие подмигивали поварам, улыбались, корчили рожи.
— Ну и хлеборезки у вас, ребятки, — сказал Воскобойников. — Народ худеет, а вы толстеете.
Тихий смешок прошелестел по шеренгам.
Повара — один рыжий, другой брюнет — разом отшатнулись от Воскобойникова и пошли дальше. Молоденькие деревенские ребята, они пучили глаза и старательно осматривали каждого штрафника, но припомнить ничего не могли.
Твердохлебов стоял в нескольких шагах от строя штрафников, смолил цигарку, чтобы скрыть волнение, смотрел куда-то в сторону.
Вдруг рыжий остановился, и нечто похожее на радость блеснуло у него в глазах — он узнал Хоря.
— Заложишь — тебе не жить, — едва шевеля губами, процедил Хорь.
— Ходи дальше, чего встал? — прошептал другой штрафник.
— Что? — встрепенулся Харченко, шедший в трех шагах сзади. — Ты узнал его? Узнал, да? — Он быстро подошел к Хорю, ткнул его пальцем в грудь. — Это он? Ну, говори же, черт бы тебя забрал! Че ты глазами хлопаешь?
— Одна гильза горела… плохо видно было, — пробормотал рыжий повар.
— А ты получше посмотри! Получше! Это он?
— Никак нет, товарищ майор… — испуганно ответил повар.
— Ладно… — вздохнул Харченко. — Смотри дальше.
Рыжий и брюнет двинулись дальше. За ними шли красноармейцы, и замыкал шествие майор Харченко. Так они дошли до конца шеренги.
— Первая шеренга, три шага вперед! — скомандовал Харченко.
Шеренга сделала три шага. Теперь повара могли осмотреть вторую шеренгу, двигаясь по узкому проходу между первым и вторым рядом.
И вновь — напряженные переглядки. И уже темноволосый повар остановился, узнал Григория Дзуриллу.
Дзурилло посмотрел брюнету прямо в глаза, хотел было что-то сказать, как майор заметил, кинулся вперед:
— Это он, да? Ну, говори, пень с глазами! Это он? Ну, говори же, ну!
Твердохлебов и полковник Телятников стояли возле «виллиса», смотрели на сцену опознания и тихо переговаривались.
— Видите, не узнают никого, гражданин полковник.
— Твоих головорезов боятся.
— А может, это соседи к вам за провиантом наведались? — нашептывал Твердохлебов.
— Кто?
— А из полка Белянова. Их третий батальон — наши соседи, по ходам сообщений пятьдесят метров до них, не больше.
— Не ерунди, Твердохлебов, не вали с больной головы на здоровую.
И вдруг до них донесся крик майора Харченко:
— Ограбили склад и думаете, с рук сойдет?! Думаете, на фронте, в Красной Армии бандитизм процветать будет? Ошибаетесь! Каленым железом выжгем! Фамилия?
— Чья? Моя?
— Твоя, твоя.
— Ну, Яковенко. Андрей Федорыч.
— Три шага вперед. Фамилия?
— Бабаян Ашот.
— Три шага вперед! Фамилия?
— Филимонов Сергей.
— Три шага вперед. Фамилия?
— Микеладзе Вахтанг.
— Что он делает? — встревожился Твердохлебов и быстро зашагал к строю штрафников. — Гражданин майор!
