По крайней мере, именно это он бубнил сначала Потом начал махать сеткой нормы на прогрессирующе течение. Думал, что центральная ось символизирует член, но всё остальное понял превратно. Для начала не верил в реальность существа по имени “Эдди”.
— Как ты ощущаешь его присутствие? — спросил он как-то, всё ещё прикалываясь надо мной. Хотя, чертовски хороший вопрос.
Теперь, конечно, моё лицо стало местом избивательского рая. Он выкрикивал все типы лозунгов — “Ты говорил это всё или нет?” — в таком ключе. Поочерёдно вдавливал палец в настенные часы и мне в глаза. Окончательно побагровел и разозлился, когда я отчаянно попытался вырваться. Пришлось таки пнуть его по яйцам и хлопнуть дверью, пока он стоял, согнувшись, с рефлективно посиневшим лицом.
По дороге назад остановился. Рука стала болтаться, случайным образом. Коппер решил сыграть крутого и отказался смотреть на меня — уставился вдоль трассы, пока листал блокнот.
— Дорога говорит сама с собой, — сказал он.
— Я в курсе.
— Ты крут.
— Позвольте мне проартикулировать оба моих рыла, иначе я откажусь от коммуникации.
— Я проигнорирую это замечание, сэр.
— По моим краям стекает желток, словно аура.
— Ну всё, хватит уже…
— Незахороненные жертвы ждут тебя в жилом массиве, комнаты в красных пятнах свежего вина.
— Что? Что ты… а так, не двигайся…
— Моя хозяйка молотит что-нибудь беспомощное, и никакой реакции — ошибка насмехается над истинным бардом.
— Не шевели ни мускулом, ты, ублюдок…
— Пал паук, пал паук, — уронил мой древний шкаф.
— Не произноси этого!
— Позвонки небес дьявольски почти невероятны — дубликаты из лимфы и парафина в этом гадском царстве.
— Тихо ты…
— Псы воспитывают идеал — и готовы сделать доклад.
- Нет!
— У меня есть варёные деньги.
— Про… про…
— Цепи добывают из холодных зубов.
— Проваливай отсюда!
— Благодарю вас, офицер.
Поехал на побережье — побродить по берегу. Чайки дрожали в воздухе, как воспоминание, пойманное в паутину. Жалость и домашняя рыба, у которой имя — Тони или Плутон — написано промеж глаз. Эту надпись, независимо от содержания, посчитали доказательством унылой личности — посмотрите на Тони, его плавники развернулись около пузырьков воздуха. Посмотрите на Плутона, он собирает в лице рыбий корм. Ад в столь малом пространстве.
Дал отдохнуть лицу и ушам на стойке бара в таверне па дамбе. Медленный вентилятор на потолке, деревянные ставни, дым, такой стиль. Ки-Уэст. Злобные эмигранты. Потрёпанные интриги.
Парень в капитанской шляпе поднёс целую свинью ко рту и взял паузу.
— Первая за день, — сказал он.
Потом насилие. Он скоро заметил мой взгляд.
— Что? Лучше бы я ел в другом месте? С человеческим лицом, принесённым вместо салфетки? Убери лето из пикника, и ты останешься в болоте с бригадой идиотов.
Он вытащил ножку из носа.
— Тенденции кончаются здесь и ломаются, молодой человек, взрываясь, как пустые пузыри, не оставляя обломков — честность в прошлом, обжигает всех нас. По смей возразить и обрети мою свёрнутую руку в животе, словно птицу, вернувшуюся домой на насест. Думаешь иначе? Стоки здесь уходят прямиком в моё дыхательное горло. Кладбище поросло жуками, рёбра служат ячейками для кинжалов, ощущения взбиты в пудинг, и я рад. Посмотри туда. — Он указал на подставку для вина, уставленную личинками размером с кулак. — На немереную версту отстоит от того, что ты ждал? Но говорю тебе, это норма отбросов. Что есть жизнь в этом государстве? Собери пустоту в семействе кукурузных хлопьев. Временное топливо пожирает внимание, телевизор болит, истина бродит. Плановые черви приветствуют твой труп, ловушка щёлкает, и ты на небесах, сурово скучаешь. А?
— Над думать.
— Над думать? Тебе лет сколько? Я сломался на иноходи собственного сердцебиения, а у тебя ещё остались друзья, которых можно скрутить в аварию. Вот так,
мальчик, осмотри единственный сувенир, бери его или оставь — а потом затвердей и деформируйся.
— Деформироваться.
— Всё, что тебе надо делать, это выйти через борт — отрастить рёбра вместо волос. Спроси у земли её длинное имя. Боже мой, твари храпят в бою прямо здесь, сынок. Трицератопс всегда получает своё первым. Это несмотря на рога. И панцирь, о Господи. Сходи с этой темой в суд и увидишь, насколько честной может быть жизнь.
Он вогнал кулак в космическое насекомое за стойкой, превратив его в клей.
— Они здесь используют динозавров для удовольствия — о, этому не обязательно верить. И остальному, что я говорю — с какой стати? Просто обещай, что потом не придёшь сюда в поисках хорошего обслуживания. Я притворюсь, что не знаю тебя — или ещё что. Ну, что ты скажешь, молодой человек?
— Что это вы пьёте сэр?
— Это жидкость кислотного цвета, видишь?
— И что это?
— Ракетное топливо.
— Ракетное топливо?
— Для самолётов вертикального взлёта. Честнее не скажешь.
— Мне пора идти.
— А? Но мы же только нашли общий язык.
— До свидания.
— Эй — эй ты, с хрящевым значком! А ну вернись!
Обнаружил, что не могу сматываться с той скоростью, к которой привык. “Спазмы, вызванные говенными идеями других людей, вклинились в модальность твоего движения, — сказал доктор. — Ешь больше фруктов и говори всем, кто подходит близко — спрыснуть на хрен и сдохнуть.”
— Сигарету?
— Не обращайте внимания, если я закурю. Эта пачка сигарет полна встречных обвинений, правда?
- Да.
— Так и думал. Знаете, вы весьма сложный человек. Как вам это удаётся?
— Гимнастика таксы.
— Бросьте.
Я всё больше и больше убеждался, что со мной всё в порядке. Азиатские хирурги осуждали размер моих глаз.
— Ты всегда так выпучиваешься? — сказал один говорящий по-английски.
— Только когда кто-то другой берёт счёт, — сказал я и смотрел, как он переводит мой комментарий своим коллегам. В испуге они принялись балаболить по-своему и спихивать меня с операционного стола в звон режущих инструментов.
— Как вышло? — протестовал я, указывая на главного. — Его модернизировали до кошмарного охранника, а меня обрезали до талисмана.
Тут на них набросились истинные ужастики. Я появился у местного аптекаря со словами: “Фармацевтический друг, мы снова встретились в морщинистой глотке сваленных странностей”, что стало началом конца. За решёткой — и сомнения шепчутся тише, чем рвутся волосы, когда они преследуют несомый ветром лепесток прибыли. Это и мои взгляды в окно психиатра в другой день, и как он по самой крайней мере пришёл в ужас, когда я шепнул почти неслышно: “Первый импульс к жизни — ошибка, о которой мы сожалеем оставшееся время, острое осознание глотки смерти, летучие мыши, когда они сокрыты, змеи и их непредсказуемость, жирафы с их глазами не сияющими. Это всё мои враги, загрязняют мой горизонт и воют без антракта. Когда мой корабль приплывёт, его поведёт ублюдок и команда троллей. На корме и носу канаты, увешанные ушами спаниелей, а паруса заштопаны мясом министров. Усики — плети и груз гуано.” Запомни. Потом всё рассказал в баре.
