Старый добрый Минотавр. Шлюзы глаз и стальная щетина мозга. Секционный хвост, как у броненосца. Классовый враг твоих денег.
Тем временем Эдди с почтением смотрел на меня.
— Что происходит в цирке, брат?
— Баскетбол требует внимания слонов, тарелки разбрызгиваются под атакой клоунов, я оплакиваю цивилизацию.
— Ты ничему не учишься?
— Страдания ушей моих и ни капли мудрости — словно я вернулся в школу. Бетономешалка остановилась и застыла.
— Буду ли я когда-нибудь счастлив, брат?
— Всё кончится в мёртвой петле ярости взрывающегося стекла и не сработавших воздушных подушек, Эдди — наискосок через М21.
— Только не я.
— О да. Насколько я знаю Жнеца-Потрошителя, он будет преследовать тебя, как борзая от капкана.
— Это типа кто?
— Жнец-Потрошитель — птица долга, можно сказать.
— О, Жнец-Потрошитель, а? Ты утверждаешь, что знаешь его.
— Утверждаю. Могу и тебя познакомить.
— При помощи ножа, надо думать.
— Это ни к чему. Сегодня ночью я проведу тебя сквозь нужную стену — она вдавится, как тесто, а потом прорвётся, пропуская нас. Потому что мы дураки.
— Только дураки могут пройти?
— Только дураки захотят пройти.
— И что этот Жнец сможет сказать в своё оправдание, брат?
— Я спрашивал его про смерть и обычную таксу. В чём причина, понимаешь ли. Тебе его объяснения понравятся не меньше, чем мне.
— Считай, я в деле, брат.
Свет заморгал. Не помню, какая обречённая революция разворачивалась в то время, но она творила чёрт знает что с энергоснабжением.
В тот вечер я держал у живота круглое зеркало, огранённое и лежавшее в темноте до сего дня. Я купил другое, побольше, в Магазине Ярости, и Эдди крутил его передо мной, чтобы создать ниспадающую последовательность отображений. Эдди уставился в центр меня, кося глазом.
— Я вижу через дыру у тебя в животе другое дело.
— Что ты там видишь?
— Лопухи.
— Уверен?
— Насколько это возможно.
— Что ещё?
— Одиннадцатичасовые переговоры с шеф-поваром.
— Другие люди есть?
— Капитан подводной лодки в свитере с высоким воротом.
— И всё?
- Вижу скучные проказы паукообразной обезьяны в феске на персидском рынке.
- И?
— В тени зеркала энергично таинственный пилот вертушки.
— Больше ничего?
— Нет, это всё.
— Едва ли стоило усилий.
— Понимаю. Но если мы с тобой…
И он встал перед большим зеркалом, отпустив его — оно накренилось, неторопливо обрушиваясь на нас. Слепое смещённое пространство.
Света не было, пришлось делать старую фишку со спичкой во рту. Боб всегда увиливал в таких случаях, словно боялся, что мы увидим, что у него нет черепа, только эдакая перевёрнутая корзина из хряща. Конечно, я был в курсе с момента нашей первой встречи, меня тётя научила мгновенно оценивать человечьи головы. Я замер, прежде чем пожал его руку — уверен, он заметил неуверенность в выражении моего лица. Но я никогда не упоминал об этом — разборки с черепом — личное дело каждого, пока он не начал хвастаться.
Так или иначе, мы с Эдди спустились в эти подземные тоннели. Перила для рук, и всё — только капель с трещин в потолке и время от времени лампочки, незажжённые и химически выдохшиеся. Тут и там ещё живые жертвы держались за стену, вздыхали или рассказывали истории, кажущиеся им осмысленными — развлечение исключительно для себя.
— На что похож этот Жнец?? — спросил Эдди.
— Помощник Джона Сатаны. Ангельски зашторен в обёртку из человечьей кожи. Голова в сумке для боулинга. Сделает из твоей ключицы бумеранг, если дашь.
— А с чего бы мне не дать.
Верхние секции беспокойства качались над глубинами привыкания. Эскарпы и тонкие полы вели в захламлённый храм. На стеклянном троне Жнец сортировал оцепенелые цепи, в окружении кортежа ангелов с мечами.
— Что здесь происходит? — прошептал Эдди.
— Войны тёмного плана — успех, когда никто не вернулся.
Хрупкий балкон прогнулся, закатывая нас в храм. Жнец повернул к нам пустую железную голову.
- Да?
— Извините за беспокойство, милорд. Подумал, заскочу и попрошу вас поджарить кожицу моих связок.
— Дам тебе тупую боль в свежих останках. Погибшие дни в радужной оболочке. Лучшее, что я могу предложить.
— Вот такие они здесь, — шепнул я Эдди. — Разговоры с фасада, жажда крови с чёрного хода. — И снова обратился к Жнецу: — Это ваше последнее слово, живчик? Уверен, вы сможете придумать что-нибудь поизощерённее для моего друга.
— Железные мысли не думаются. В небесах тьма — это возможность уединения и побега.
— Понял, 6 чём я? — спросил я Эдди вполголоса. Он же просто уставился в возбуждении на тонкую расползающуюся кожу мечников и полированных ночных птиц, вынужденно хихикающих.
— По рукам, — сказал я Жнецу, подходя с тщательным равнодушием. — Только не пытайся наколоть нас, идёт?
— Вертящаяся реальность откатилась в сторону и явила проход в гарнизон пыток, который я с тех пор узнал, как собственный дом. Как минимум, там не скрывали правду о себе. Иногда меня связывали и пытали, пока мой живот не извергал вязы, морских чертей, псов, шланги, струи пламени, лоскуты бархата, стоп-сигналы, фрукты, кости, богов, сломанные посохи, сплавки, троллей, мишени для дартса, попкорн, акул, рожки, паникующих поваров, галстуки, бюсты Ленина, очки, разглагольствующих нищих и волны облаков дыма цвета кожи. В конце концов, мне так всё надоело, что я начал
насвистывать и изображать дурачка.
— Он свистит, — сказал в раздражении один палач.
— Лучше, чем ничего, — философски сказал второй.
— И как тебе понравилось? — спросил я потом Эдди, хлопая его по спине. — Залитое солнцем поджаренное желе в духовке твоей головы — полтора выходной с половиной.
— Звучит неплохо.
— Неплохо? Мы только что оттуда. И это вечные муки.
— Называй, как хочешь, но это лучшее из того, что я знаю.
Теперь, конечно, хлыст жизни развился из ясельной ветви. Мне не надо покупать проблемы. Но я хорошо сплю. Ночь — это пресс-папье, прижимающее мою немецкую овчарку и меня как две предсмертные записки к столу масона. Незавершённая, моя судьба барабанит костлявыми пальцами, когда я храплю. Ну что, доктор — что вы поняли?
Проблемы с психиатром
— Это всё было без наркотиков?
