Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Доведенный болью до отчаяния, он стал странствующим монахом. Он путешествовал по самым бедным местностям, где в деревушках подавали милостыню не деньгами, а хлебом, сыром и вином. Последние свои дни он провел в одном нищем калабрийском селении, в церквушке, в молитвах. Однажды утром крестьяне выволокли из церкви окоченевшее тело монаха с гноящейся ногой. В руке у него был зажат флорин — этого хватило, чтобы отпеть, похоронить и помянуть чужака.
Счастье Лауры Сколастики
Лаура принадлежала к семейству Онесте, которое издавна враждовало с семейством Сансеверино. Причиной конфликта была конкуренция: обе фамилии владели судовыми компаниями и занимались торговлей с Левантом. Ну, фрахт, прибыль и так далее — то, из чего, собственно, и выпечена великая Италия — Италия Ренессанса, Венеция дожей Дандоло, пузатая Флоренция гонфалоньеров… По легенде, когда-то, в древности, один из Сансеверино в ослеплении страсти силой овладел женщиной из рода Онесте, был проклят и умер тридцатипятилетним. С тех пор мужчин из рода Сансеверино неудержимо влекло к девушкам из рода Онесте, иногда они даже вступали в брак, но все равно не могли вырваться из плена древнего проклятья: что-нибудь да случалось между ними, и в конце концов мужчины умирали, не достигнув тридцатипятилетия. Предел. Потолок. Тридцать пять. Как ни крутись, а умрешь, едва достигнув этого рокового рубежа. И ничто, однако, не спасало их от роковой любви к доннам Онесте. Даже если кто-нибудь из них влюблялся в другую и даже женился на этой другой, все равно судьба рано или поздно сводила их, палача и жертву, и разверзала у ног их пропасть. Они бежали на край света, в Китай, к гипербореям, пускались в рискованные предприятия или же запирались в своих домах или в монастырях, но магия страсти не позволяла им скрыться от женщин Онесте.
Джакомо Сансеверино было двадцать пять, когда на городском празднике он познакомился с Лаурой, прозванной Сколастикой: она славилась ученостью, слагала стихи и даже выступала — под покрывалом или в маске — на диспутах. Джакомо же был огромным грубым мужланом. Он пукал так, что в бокалах скисало вино, а после соития с женщиной охлаждал член в кувшине с водой, мгновенно выкипавшей до дна. Он был не из тех, кого можно запросто напугать каким-то древним проклятьем. А главное — он был удачливым купцом и ловким драчуном, отлично владевшим кинжалом и шпагой. Он был умен, расчетлив и настойчив. За несколько лет ему удалось разорить своих главных конкурентов — Онесте — и привести враждебное семейство в полный упадок.
Лаура же Онесте была, увы, горбата и нехороша собой. Увидев ее впервые, Джакомо расхохотался:
— Слава Богу, в такую влюбиться невозможно! А других баб у них в семье нету!
Итак, семья Лауры была разорена, отец от расстройства впал в безумие, гадал по Вергилию, как это вообще было принято в те времена, и мечтал открыть восьмой день недели, и единственной надеждой Онесте был юный Леонардо, который успел прославиться своими изобретениями, усиливавшими мощь хищной Венецианской республики в борьбе с турками.
Чтобы окончательно добить врагов, Джакомо Сансеверино состряпал против Леонардо Онесте дело по обвинению в государственной измене. Подкупленные свидетели показали под присягой, что Леонардо поддерживал тайные сношения с турками и передавал им некоторые свои военные изобретения. В конце концов юный Онесте был осужден и казнен.
Джакомо был счастлив и закатил пир для родственников, партнеров и друзей.
Лаура Сколастика осталась в огромном старом доме одна, если не считать парочки ветхих слуг, отца и книг. Она поклялась отомстить обидчику, ему донесли об этом, и Джакомо послал ей в подарок кинжал со своим гербом на лезвии. Лаура ответила: «Мудрый человек слишком хорошо знает цену счастью, поэтому между счастьем и жизнью он всегда выбирает жизнь». Это были последние слова, которые люди слышали от Лауры.
Дом ее ветшал, стены покрывались трещинами, по ночам из окон вылетали совы и летучие мыши, над трубами никогда не было видно дыма… Как жила Лаура, чем питалась, виделась ли с кем-нибудь — неизвестно. Можно только строить предположения о ее занятиях — впоследствии выяснилось, что она упорно занималась турецким языком. Можно лишь догадываться, какое у нее было лицо, когда она смотрела на себя в зеркало. У нее было так мало сновидений, что они старились вместе с нею. В конце концов о ней забыли: десять лет в те времена, когда сорокалетние считались глубокими стариками, — большой срок…
На празднике во дворце дожей Джакомо Сансеверино в кругу друзей и паразитов отмечал свое тридцатипятилетие. К нему подошел слуга и сказал, что его хочет видеть женщина в маске. В сопровождении нескольких товарищей Джакомо вошел в небольшую комнату, где на турецком диване при свете единственной свечи его ждала незнакомка в алой маске.
— Я хочу передать вам важные документы, — сказала она дрожащим голосом. — Но с глазу на глаз.
Джакомо велел друзьям удалиться и сел рядом с маской. Она достала из складок одежды скатанные в трубку бумаги, при этом по неловкости, усугубленной, видимо, волнением, задрала подол так, что взору пьяного Джакомо явились ее белые бедра.
— Ты будешь моей, — сказал он. — Сейчас и здесь.
— Конечно, — ответила она. — Счастлива служить моему господину.
Недолго думая он навалился на нее.
Когда все случилось, женщина в маске вдруг выхватила кинжал и погрузила его по самую рукоять под свою левую грудь. От неожиданности Джакомо громко вскрикнул. Прибежали друзья и слуги дожа. Их взорам предстала ужасная картина: на диване лежала изнасилованная женщина, убитая кинжалом с гербом Сансеверино на лезвии. На столе нашли письмо, написанное по-турецки, в котором некто за вознаграждение предлагал туркам свои услуги в борьбе против Венецианской республики. Некоторые яркие детали послания недвусмысленно указывали на автора — Джакомо Сансеверино. Наконец догадались снять с убитой маску: это была Лаура Сколастика. Джакомо был взят под стражу, вскоре осужден и казнен — за изнасилование и убийство во дворце дожа и за государственную измену, вызванную непомерной алчностью.
Джакомо пережил свое тридцатипятилетие на три дня, которые можно не принимать в расчет. Перед казнью он сказал одному из своих друзей, назвавшему Лауру «коварной лисицей», ухитрившейся поймать Джакомо на единственную приманку, которая была у горбуньи, — на красивые бедра:
— Э, дружище, через час палач подтвердит, что ничего-то мы о счастье не знаем!
Искусство моря
Оказываясь лицом к лицу с морем, вскоре перестаешь понимать, кто на кого смотрит. Смотреть на море, постепенно погружаясь в расслабленно-меланхолическое состояние, — это не искусство, как не являются искусством дыхание или смерть: неизбежное лишь часть необходимого. Искусство начинается с того, что усаживаешься спиной к морю. Да-да, попробуйте-ка не повернуться к нему лицом, когда оно так дышит, шумит и ворочается.
С чем это можно сравнить? Ну, это как усесться спиной к Джоконде. Понимаете? Вы входите в зал, где находится полотно Леонардо, причем входите так, чтобы ни в коем случае не увидеть и даже мельком не заметить Джоконду, — ну, я не знаю, можно, например, войти задом, или согнувшись в три погибели, или с закрытыми глазами, — и садитесь спиной к великому произведению. Вокруг какие-то люди, они шушукаются, обмениваясь впечатлениями, или молчат с глубокомысленным видом, какой бывает у человека на унитазе. Может, вас кто-нибудь даже случайно толкнет, может, на вас обратят внимание или о чем-нибудь спросят, а вы вступите в разговор, и все это — только спиной к Джоконде. Высиживаете час, другой, возможно, третий, наконец поднимаетесь и уходите, так и не взглянув на великое полотно. Я пробовал — это ужасно трудно, тяжело, выходишь на улицу весь в поту, физическая нагрузка — будь здоров, потом все тело ломит, шею сводит, плечи же отчаянно болят.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
