Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
2. Деятели культуры, гастролирующие теперь по странам Запада, при всей их возможной личной порядочности, включены в глобальную акцию по дезинформации мирового общественного мнения, задействованную сегодня на всех уровнях западного общества.
3. Тем не менее мы должны всячески использовать возникающие контакты для распространения нашей собственной информации и наших идей внутри советского общества.
Слов нет, мы говорили в тот вечер и о многом другом: о перспективах культуры внутри страны и в эмиграции, о «Континенте» и других русских зарубежных изданиях, о нашей эмигрантской жизни вообще. И меня при этом приятно удивляла заинтересованная осведомленность слушателей в тех проблемах, которые так или иначе нами затрагивались. Казалось бы, что теперь большинству из присутствующих оставленная ими и оказавшаяся для них мачехой родина? Что им, уже пустившим прочные корни в новой для себя почве изгнанникам, ее язык, ее культура, ее поражения и победы? Как говорится, что он Гекубе, что ему Гекуба?
Но, видно, можно географически передвинуться в пространстве, но невозможно избыть из себя память о доме, в котором мы родились, каким бы безрадостным ни казался нам отсюда этот дом. Прожитой судьбы, судя по всему, уже не избудешь, с этим нам теперь жить, с этим и умирать. Она — эта часть нашей жизни — будет жить в нас до конца дней, заставляя память возвращаться к ней снова и снова. Оттого, наверное, и одарила нас эта встреча таким взыскующим, но зато и таким поистине праздничным взаимопониманием.
Перипетии эпохи великого реабилитанса, общественные бури вокруг Театра на Таганке, ситуация в «Новом мире» Твардовского — все это волновало мою аудиторию, будто происходило буквально вчера.
Я словно вновь окунулся в пусть иллюзорную, но освежающую атмосферу эпохи наших несбывшихся надежд и несостоявшихся чаяний.
«Значит, — заряжался я их взволнованностью, — мы еще живы, не сломлены ни чужбиной, ни повседневными заботами, ни духовным забвением!».
Разговор продолжался и после официальной встречи, Уже на квартире друзей, где я остановился, и затянулся далеко за полночь.
Старый московский друг и один из первых моих литературных учителей наседал на меня со своими монологическими возражениями; добрый приятель нас обоих — крупный ученый-энергетик с мудрой снисходительностью старался примирить наши точки зрения, а заботливые хозяева светились в нашу сторону гостеприимным радушием.
Господи, дай нам сохранить в себе до конца этот наивный пыл вчерашних ниспровергателей!
Затем были Чикаго, Нью-Йорк, Филадельфия и Сан-Франциско, и повсюду, с некоторыми вариациями, повторялось то же самое — шестая великая держава Эмиграция продолжала жить, волноваться, чутко пульсировать одной-единственной болью, которую я определил бы словами американского классика Томаса Вульфа: «Взгляни на дом свой, ангел!».
Между выступлениями в Филадельфии и Сан-Франциско у меня оказалось четыре свободных дня. И тут, неожиданно для самого себя, я решился на довольно рискованную авантюру: проехать от Нью-Йорка до Тихого океана на рейсовом автобусе. Поездка и впрямь оказалась крайне для меня утомительной, но в конечном счете я не пожалел о ней.
По дороге я с удивлением для себя открыл, что Америка — страна малозаселенная. На глазах рушились во мне застарелые стереотипы, в согласии с которыми Новый Свет — это почти беспрерывное скопище небоскребов и промышленных комплексов, где вольному простору и природе давно уже не осталось места.
Мимо окон текла, проносилась страна. Десятки и десятки километров тянулись леса без единого жилого островка или полевой прогалины. И это в наиболее заселенной — восточной — части США!
Изредка, словно мираж, фата-моргана, над зеленым морем возникал у самого горизонта многоступенчатый силуэт городской застройки — и тут же таял, растворялся за первым же поворотом дороги.
По сравнению с подобной лесной глухоманью европейская часть России выглядит сегодня индустриальным и урбанистическим царством.
Первая ночь смыкается вокруг машины, так и не скрасив окружающий пейзаж жилым огоньком или сквозным просветом, а наутро, едва приходишь в себя, везде, насколько хватает глаз, уже плывет бескрайняя степь и если бы не английский говор за спиной, можно подумать, что я нахожусь в дороге где-то на Кубани, — до того пронзительно узнаваемым выглядит все вокруг: зеленя с резкими островками мохнатых рощиц то тут, то там, безводными распадками и даже колодцами, которые у нас называют «журавлями». Вот уж воистину: не дай мне Бог сойти с ума!
Словно задавшись целью окончательно околдовать меня этой похожестью, заоконный пейзаж вскоре оборачивается передо мной предгорьями Северного Кавказа где-нибудь в районе Ставрополя или Невинномысской: овечьи стада на безлесых склонах, линии электропередачи над волнообразной линией горизонта, ленточки одноколеек, время от времени перерезающие наш путь. Мирная провинция Среднего Запада, родина американской классики!
Магия узнаваемости не оставляет меня и в легендарной теперь Неваде — колыбели атомных полигонов. Здесь многое напоминает среднеазиатский Прикаспий. Те же выжженные солнцем взгорья вдалеке от дороги, та же колючая поросль поверх песчаной пустыни, то же известково-белесое небо над ними. Так и чудится, что вот-вот за ближайшим изгибом асфальтового шоссе распахнется перед глазами сверкающая под раскаленным солнцем обманчивая гладь Каспийского моря.
Пожалуй, единственный по-американски неповторимой частью пути оказались для меня ущелья Большого каньона, хорошо знакомого в России по многочисленным вестернам и кинобоевикам Голливуда. Зрелище действительно в высшей степени впечатляющее.
Но стоило закончиться этой неповторимости, как пейзаж оборачивается вдруг Причерноморьем где-нибудь между Туапсе и Тенгинкой, — так похоже, что меня даже подмывало заговорить со своим соседом по-русски. А дальше — больше: пальмы, илистый воздух океана, фланирующая публика на знойных улицах Сакраменто, столицы штата Калифорния.
Честно говоря, к концу своего более чем рискованного пути (согласитесь, три дня и три ночи, сидя в автобусе, — это путешествие не из самых комфортабельных!) в конечном счете я увидел то, что не удавалось еще великому множеству любителей воздушного транспорта, — страну. А это чего-нибудь да стоит!
В Сан-Франциско я сразу же попал в руки своих старых польских друзей — Луциана и Барбары Снедоверов, больших почитателей русской литературы, которые окружили меня такой заботой, что все мои дорожные перипетии показались мне почти несущественными. Первое, с чем они поспешили меня познакомить, это знаменитый теперь на весь мир Станфордский университет. Именно здесь работал над материалами к «Красному колесу» Александр Солженицын.
При их любезной помощи я встретился с куратором Славянского отдела университетской библиотеки Войцехом Залевским, сравнительно молодым еще человеком, буквально влюбленным в свое огромное хозяйство. Он знакомил меня со своим книгохранилищем так, будто не он мне, а я ему делал при этом неоценимое одолжение. К сожалению, даже в таком деликатном деле, как наука, подобные люди теперь крайне редки. Впрочем, на таких вот она, эта нынешняя наука, видно, и держится!
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
