Когда у нее в глазах уже темнело, а нутро выворачивало наизнанку от тряски, всадник остановился.
Подчиняясь чужим рукам, Айша соскользнула с лошади, вцепилась в плечо провожатого. В застилающей взгляд пелене она разглядела несколько низких изб, привязанных под навесом лошадей, распахнутые ворота хлева с вытоптанным загоном, фигуры людей, бледные и неясные, подобно полдневным теням.
— Сюда! — Ее куда-то повели, втолкнули в маленькую темную землянку. — Жди!
Дощатая дверь захлопнулась, Айша осталась в одиночестве. Снаружи завозились, подпирая вход крепким колом.
Справившись с тошнотой, болотница осмотрела свою темницу. Из сумрака проступали очертания неровных земляных стен, оглобли, торчащие вверх двумя тяжелыми палками, и истертый хомут в углу. Сквозь щели меж досок двери пробивался слабый свет.
Подобравшись к входу, пленница прильнула глазом к щели. По двору метались неясные тени, кто-то что-то говорил, смеялся. Одна из лошадей заржала, тяжело звякнула железная бадья, хлопнула створка ворот амбара.
Скользя пальцами по шершавым доскам, Айша осела наземь прямо у двери, уткнулась лбом в колени.
Время замерло, было темно и тихо. Потихоньку из окружившей болотницу затхлой тишины пришел страх, прошуршал невидимыми влажными крыльями, спрятался в балках над головой.
— От судьбы не уйдешь. Ты — хвити, — сливаясь с далекими звуками двора, зашелестел он знакомым певучим голосом. — Забудь людей, забудь своего ярла. Вернись к нам.
— Нет! — Айша обхватила руками голову, сжалась. — Нет!
— Вернись. Ярл скоро оставит тебя. — Тень заскользила по стене, коснулась локтя болотницы краем незримых одежд. Пахнуло морем.
Айша отдернула руку:
— Уйди! — Она завертела головой, сжала кулаки. — Убирайся!
Что-то серое, похожее на клок серого тумана, проплыло за ее спиной. Она резко развернулась, ударилась коленом о дверной выступ, вскрикнула. Из раны на колене потекла кровь. Теплая струйка сбегала по замерзшей коже к щиколотке.
— Помнишь, что сказал Финн? Тьма вышла на охоту. Тьма поглотит его. Тебе будет больно, — прямо ей в ухо выдохнул холодом колдовской голос. — Люди не смогут защитить тебя от боли. Вернись.
Айшу трясло, то ли от холода, то ли от заползшего внутрь ужаса.
— Нет, — прошептала она.
— Вернись, пока не испытала боли. Ты — наша девочка, в тебе наш род, мы хотим тебе добра.
Не в силах вынести протяжный шепот, болотница принялась шарить ладонью по полу. Она не знала, что ищет, пока ладонь не наткнулась на старый кувшин для меда. Айша сомкнула пальцы на горлышке, размахнулась, со всей силы швырнула кувшин в серую тень.
— Прочь.
Ей в лицо брызнули глиняные осколки, тень съежилась, забилась в угол, пискнула обычной дворовой мышью. Айша попыталась прихлопнуть мышь ладонью, но промахнулась, и та улизнула в щель под дверью, напоследок мазнув по руке болотницы тонким холодным хвостом. Откинувшись к стене, Айша закрыла глаза.
Лишь теперь она почувствовала, как устала. Больше всего на свете ей хотелось спать.
Айша просидела в заточении день и еще ночь, то погружаясь в странную тяжелую дремоту, то ненадолго выныривая из нее. Серая тень не возвращалась и к утру стала казаться лишь обрывком одного из снов. Глаза понемногу привыкли, в короткие мгновения бодрствования Айша могла разглядеть свою темницу. Она оказалась маленькой, совершенно круглой, даже пол был с круглым углублением в середине. Поутру пошел дождь, и сочащаяся из-под двери вода собралась в центре землянки грязной лужей. С потолка и стен свисали остатки каких-то кореньев, от земляных стен пахло сыростью и плесенью. Почти всю землянку занимали старые оглобли, на них, будто на телегу, были навалены всякие ненужные вещи — плетеные корзины с рваными дырами, обломки бочки, жердь для сена, две подковы, белый от плесени хомут, кувшин с отбитым горлышком, кусок старой рыбацкой сети.
Подбив под себя всю эту рухлядь, Айша кое-как устроила себе мягкое сиденье, залезла на него, подобрав ноги, и постаралась подумать о чем-нибудь хорошем.
«Ежели человеку худо, он обязательно должен думать о хорошем», — когда-то давно, когда она была еще маленькой и жила в Затони, в большом доме, советовал дед. Дед был из тех, кто умел разгадывать знаки богов. Иногда его советы помогали. Из детства Айша помнила, как бродила с дедом по болотам, тихие вечера в теплом доме и быстрые пальцы старой Букарицы, плетущей пряжу в дедовском подполе.
Сорвавшаяся с потолка капля пронзила холодом кожу, прервала теплые воспоминания, перенесла болотницу в самые их глубины. Перед глазами встали скользкие стены огромной ямы, в ушах зазвенели молящие голоса, стоны, рыдания. За нею накатила тишина — мертвая, ледяная, страшная. Тьма дотянулась до Айши влажными лапами, закутала ее в холодный саван…
Дверь распахнулась так внезапно, что болотница вскрикнула. Свет хлынул внутрь, вместе с ним в темницу просунулась нечесаная голова Харека.
Судя по оплывшему лицу и красным глазам, ночь Харек провел за веселым гуляньем. Рубаха на нем болталась без пояса, в вороте виднелась багровая извилина старого шрама, пересекающего горло берсерка. Этот шрам оставила рука Айши в память о прежнем хевдинге Волка — Белоголовом Орме.
— Выходи. — Харек осклабился, забелел зубами. — Ночь принесла нам милость Асов[44].
Айша вылезла из землянки.
День клонился к полудню, но дождь еще накрапывал. Невдалеке темнели круглые крыши странно молчаливых домов усадьбы. Переминались под навесом лошади, устало мычала недоенная корова.
Айша поежилась. Желтоглазый засмеялся.
— Ступай к Кьятви. Он ждет тебя за южными воротами.
На прощание он махнул болотнице рукой, перебежал двор и скрылся за большой избой. Проводив его взглядом, Айша направилась к южным воротам.
Стражи на вышке у ворот не оказалось, Кьятви одиноко стоял на дороге. На нем была длинная шуба из лисьего меха. Мех намок, обвис некрасивыми клочьями. С подола на ноги старика стекала вода. Кьятви опирался на меч, горбил плечи. Когда болотница подошла, он покосился на ее осунувшееся лицо, сказал:
— Это был трудный день. Мы все устали. Надо идти к драккару.
Айша не спорила и старалась не смотреть по сторонам. Ее настораживала тишина, повисшая над еще вчера таким шумным двором. И безлюдье…
Уставившись в землю перед собой, болотница побрела прочь из усадьбы. Она чуяла беду, но боялась спрашивать о ней, как будто расспросы могли сделать все еще хуже. Рядом с ней, тяжело подволакивая ноги, топал старый урманин, тяжело дышал.
— Впервые после потери драккара Харек показался мне довольным, — тихо, только для того чтобы спугнуть давящее на плечи молчание, сказала Айша.
