— В этом мудрость нашей королевы.
— Толум сказал, что женщины здесь из-за уркзиммути. В этом тоже мудрость вашей королевы?
— Хай.
— В чем тут мудрость?
— Я тебе уже говорить. Пища принадлежать Мут ла. Давать ее нам должны матери.
Снадобья притупили страх, и Дар сказала то, что думала:
— Так вот почему меня забрали и клеймили? Мою жизнь растоптали только ради того, чтобы я подавала вам еду?
— Вашавоки пометить тебя.
Ответ Ковока только подогрел возмущение Дар.
— Из-за вас! Я здесь из-за вас!
— Ты глупо говорить. Матери всегда прислуживать.
— Это неправда.
— Вашавоки ничего не понимать.
Спокойствие, пришедшее к Дар всего несколько мгновений назад, развеялось. Она чувствовала себя обманутой и злилась. Она схватила свое мокрое платье и сумела натянуть его на себя.
— Мне нужно идти, — буркнула она.
— Я тоже так думать, — сказал Ковок-ма.
Вечером Дар снова пришла на стоянку орков вместе с Неной. Хотя дождь все еще шел, орки сидели под открытым небом. Когда Дар подала Ковоку еду, он ответил ей обычной фразой, но не более. Доев кашу, к нему подошел Зна-ят.
— Сын брата матери, сейчас хорошее время погулять под деревьями.
Ковок-ма бросил взгляд на рощу на краю луга и понял, что его двоюродный братец желает переговорить с глазу на глаз.
— Хай, — ответил он. — Было бы неплохо прогуляться.
Двое орков направились к роще. Зна-ят дождался момента, когда они ушли на такое расстояние, что сородичи, обладающие острым слухом, не могли услышать их разговора, и только тогда обратился к Ковоку.
— Я учуял нечто странное — одно вашавоки пахло целительным снадобьем. Другие тоже учуяли этот запах.
— Я дал Хорьку эти снадобья.
— Я так и подумал.
— Мне показалось, это будет мудро, — сказал Ковок-ма.
— Большинство наших так не думает, — заметил Зна-ят. — Ты теряешь уважение.
— Если это так — значит, так.
— Это самолюбивый ответ. Когда придет время убивать, ты должен вести остальных за собой. Не позволяй, чтобы это взял на себя тот, кто ниже тебя.
— Они готовы избрать другого? — спросил Ковок-ма.
— Сыновья не пойдут за тем, кого не могут понять. Они думают, что ты ведешь себя глупо.
— И ты тоже так думаешь?
— Я не могу понять, почему ты обучаешь Хорька нашему языку, почему ты одарил его целительным волшебством.
— Я и сам не до конца понимаю, — признался Ковок-ма. — Возможно, потому, что она не такая, как все.
— Она? Ты его уже называешь «она»?
— А тебе это кажется странным?
— Конечно! — воскликнул Зна-ят. — Сроду такого не слыхал. Назвать животное «она». Это неправильно.
— Почему?
— Это разрушит уважение к тебе. А ты нужен нам как вождь. Ради Мут ла, избегай встреч с этим Хорьком. Вашавоки до нас нет дела, они о нас не заботятся; глупо заботиться о них.
— Она для меня — как любимая коза, не больше.
— Если твои товарищи станут голодать, ты пожертвуешь этой козой?
— Тва, — ответил Ковок-ма.
— Прежде всего ты должен думать о своих сородичах. Вашавоки не такие, как мы. Они опасны и непредсказуемы.
Ковок-ма вспомнил о том, как Хорек вспылила сразу после того, как он исцелил ее.
— Я вижу мудрость в твоих словах, — со вздохом проговорил он.
— Ты перестанешь вести себя странно? — спросил Зна-ят.
— Хай.
Зна-ят улыбнулся.
— Ты всегда больше думал о других, чем о себе, вот почему тебя так сильно уважают. Я горд тем, что я в родстве с тобой.
— Такие слова согревают мне грудь, — ответил Ковок-ма. — Я рад, что ты поговорил со мной.
13
На следующее утро Тарен осмотрела спину Дар. Она поразилась, увидев, что раны затянулись коростой, а кожа вокруг них потеряла припухлость.
— Карм милостива к тебе, — сказала она. — Многие девушки умерли после порки. Но шрамы у тебя останутся.
— Мерданту Колю это будет все равно, — заметила Нена. — Когда она будет ложиться на спину, шрамов видно не будет.
Дар бросила на Нену укоризненный взгляд. Нена в ответ улыбнулась.
Дождь закончился, и солдаты рано снялись с места. Направляясь к расквашенной дороге, Дар видела, как крестьяне возвращаются к тому, что осталось от их припасов. Им предстояло трудное лето и еще более тяжелая зима. И все же они не сопротивлялись, поэтому другие их пожитки не тронули.
Ну а за свои старания Нена и Кари получили только по кругу колбасы.
Дар пошла рядом с Лораль. Они снова подружились, но разговаривать с Лораль Дар было зачастую нелегко. Слишком многие разговоры были болезненны. Дар не расспрашивала Лораль о доме, о родных, потому что они были потеряны навсегда. Предстоящие роды казались не благословенным, а зловещим событием. Теперь верхом блаженства для обеих стали еда и отдых, но и того и другого им недоставало. И все же они могли молча выказывать друг другу поддержку, а это Дар было нужнее всего.
К полудню Лораль изнемогла от пешей ходьбы. Когда стало ясно, что она думает только о том, что нужно держаться на ногах, Дар отстала, чтобы поговорить с Ковоком. Она сожалела о тех словах, которые сказала ему напоследок, и о том, что не поблагодарила его за целительство. На этот раз Ковок дошагал до передовой шеренги орков.
— Шашав, Ковок-ма («Спасибо, Ковок-ма»), — сказала Дар.
— Говорить со мной как вашавоки, не говорить на наречии матерей.
— Даргу нак мут («Хорек — мать»).
— Не говорить так!
— Кам («Почему»)?
— Ты другой. Ты вашавоки.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что это так быть. Я глупый быть, что говорить с тобой, глупый, что давал тебе снадобья. Заканчивать разговор. Ты уходить.
Дар смотрела на Ковока, не веря своим глазам и ушам, но орк явно принял твердое решение. Поняв, что он не заговорит с ней, Дар возвратилась к женщинам. Только тогда Ковок-ма тихо вздохнул.
Поход продолжался до самого вечера. Шилдрон остановился около покосившейся крестьянской хижины. Либо тут жила очень бедная семья, либо крестьян предупредили о приближении солдат, потому что кладовая оказалась почти пустой. В тот вечер хорошо поели только офицеры; всем остальным досталась каша. В сумерках Дар и Нена понесли ужин на стоянку орков. Когда они вошли за ограду из сучьев, Дар прошептала:
