Номер на двери проводника все-таки был — автомобильный. Почему-то латвийский, синего цвета. Блатной, без цифр, а с одними лишь буквами: «HOUSE MD».
Сергей уверенно толкнул дверь и оказался в обычном гостиничном номере, вполне соответствующем впечатлению, которое Шведов составил еще в холле. Холодильника и телевизора в комнате не было. Причем не было никогда. Ванной и туалета тоже не оказалось — видимо, советским командированным полагалось довольствоваться общими удобствами на этаже. Но поскольку водопровод и канализация в Припяти едва ли могли работать, отсутствие унитаза в кубрике не играло никакой роли.
Что из гостиничной утвари осталось нетронутым, так это мебель. В номере стояли две кровати, казенного вида тумбочки, тоже две, и огромный шкаф. На окне висели шторы цвета мокрой грязи, которые вдруг пронзительно напомнили Шведову занавеску в кабинете вербовщика. Страшно подумать, но ведь это было еще вчера — черный флаер, крутая лестница вниз и бестолковый разговор в подвале зоомагазина.
Сергей вспомнил его название и невесело усмехнулся. «Странные Друзья». Да, прошло чуть больше суток. А как будто половина жизни.
На обеих койках лежали голые матрасы с подушками без наволочек. Шведов попробовал угадать, какая из кроватей свободна, но, махнув рукой, завалился на ту, что была ближе.
— Я же сказал, что вывих! — раздался бодрый голос.
Сергей открыл глаза и оторопело уставился на Хауса. Тот потряс в воздухе эргономичным алюминиевым костылем:
— Вывих, не перелом. Уже не сильно-то и болит.
С трудом отгоняя сон, Шведов сел на кровати.
— Долго я спал?
— А кто тебя знает. Полчасика, наверно. — Хаус, забавно прихрамывая, добрался до тумбочки и с видом черного мага достал обещанный «Блэк Лейбл». — А посуда у тебя. — Он показал костылем на вторую тумбочку. Кажется, ему нравилась временная хромота. Во всяком случае, он делал все, чтобы его травма была заметна.
— Нам бы пожрать чего-нибудь… — обронил Шведов, выдувая пыль из граненых стаканов. — Еда есть?
— Ты на ней сидишь. Посмотри под кроватью.
Сергей нагнулся и увидел на полу коробку тушенки.
— Это все? — спросил он.
— Тебе мало?
— Я в смысле разнообразия.
— А, так я же тебя предупреждал. Разнообразия нет. Есть только тушенка.
— Да, я забыл, — буркнул Шведов, выдвигая коробку. — Мне бы еще переодеться во что-нибудь.
— Это конечно. — Проводник дотянулся костылем до шкафа и открыл дверцу, да так ловко, словно тренировался годами. — Бери любую куртку, какая понравится, а остальное завтра утром получишь, после построения.
— У вас тут построения? — удивился Сергей. — Может, мне еще и присягу принимать надо будет?
— Нет, у нас проще.
Шведов встал и приблизился к гардеробу. На старых деревянных плечиках висел десяток полевых курток. Совершенно одинаковых.
— И здесь его нет, — пробормотал он.
— Чего нет?
— Разнообразия.
— А-а… — Хаус плеснул в стакан виски на два пальца, немного подумал и решительно долил до половины.
— Не многовато ли натощак? — засомневался Шведов.
— Нормальненько. — Он понюхал напиток и поднял руку в стремлении чокнуться. — С устатку сейчас либо сразу скопытишься, либо второе дыхание откроется. И то, и другое — неплохо, я считаю. Скоро выброс, но здесь тебя не оставят.
— Не надо бы мне пить… — страдальчески вздохнул Сергей и, звякнув донышком о стакан товарища, выпил.
— Вкусно? — с азартом спросил Хаус. — Ништяк, нет? Ну, скажи!
— Мне по барабану, — признался Шведов. — Не ценитель я. Бухло — и есть бухло.
— Да ты не распробовал! — Проводник нетерпеливо разлил еще по сто граммов. — Понюхай сначала! Ты не морщись, а просто понюхай.
— Чего там нюхать? Сено горелое. Ох… слишком уж мы ускоряемся. Через это дело все мои неприятности приходят.
— Что еще за неприятности?
— Ну с Академией, например, — неохотно произнес Сергей.
— А, забей. Это там осталось, на том берегу. На, поешь лучше. — Хаус виртуозно вскрыл ножом банку тушенки и поставил ее на тумбочке перед Шведовым.
Тот зацепил ломтик мяса посимпатичней и, почти не жуя, проглотил.
— Вот это — действительно вкусно! — затряс головой Сергей.
— Эх ты, лапоть перепутанный! Ничего, исправим. Ты кушай, кушай, — умилился сталкер, поднимая стакан.
Снова чокнулись и выпили. На душе заметно потеплело. Усталость как будто начала уходить. Значит, все-таки второе дыхание, решил Шведов.
— Это у тебя третья проводка была? — спросил он.
— Последняя, слава богу.
— Две предыдущие с такими же потерями закончились?
— Те были попроще. То ли сильно везло, то ли сегодня черный день. — Хаус помолчал. — Совсем черный… Такого у меня еще не было.
— А я думаю, тебе плевать на всех, кто там остался, — неожиданно заявил Сергей.
— На Бокса точно не плевать.
— Ну… Бокс — да, ни за что пострадал. А остальные…
— А кто остальные-то? — вскинулся проводник. — Централ? Он сам с катушек слетел. Да и без этого было ясно, что человек он говно. К тому же нога. Куда его тут с такой травмой девать? Это не то, что у меня, ты сам видел. А Обух — тот сразу пошел в отказ. Значит, вопрос не ко мне. Про Обуха с Кабаном перетрешь, если будет желание.
— Еще Олень, — напомнил Шведов. — Оленя вообще отдали собакам за просто так. Его Централ с Боксом с первой минуты травить начали, а ты и слова им не сказал.
— А что я должен был сказать? «Не гнобите нашего мальчика»? Если он сам не обращал на них внимания, то чем я мог ему помочь? Это же простые законы: тебя гнут, а ты сопротивляйся. У вас в армейке разве не так было? Везде так. Человека опустят ровно настолько, насколько он сам готов опуститься. Эти двое его по дороге все равно бы дотюкали до плинтуса и гвоздями к полу прибыли бы. Я его анкету смотрел — он в армии не служил. В смысле, срочную не прошел. Сразу в военное училище рванул. Давай стакан.
— Куда ты, куда ты накатываешь?!
— Во, закудахтал… Тут уже добить проще, чем оставить. — Хаус показал половину бутылки и невозмутимо отмерил еще по сто.
— Ну военное училище, и что? — сказал Сергей. — Почему тебя это волнует?
— Ты просто не видел таких офицеров. А я под ними служил.
Проводник замолчал и уставился на бутылку. Шведов подумал, что это, наверное, к лучшему. За вспышкой ненависти к несчастному Оленю маячила какая-то болезненная для Хауса тема, и трогать ее не стоило, разговор и так зашел слишком далеко.
