— И это весь поселок? — тихонько спросил я Эхуаня, с каменным выражением лица стоявшего рядом с Шун. — Я думал…
— Нет, это только одна из трех деревень. Так называемая Северная Луна, — едва шевеля губами, ответил Эхуань, и я почему-то подумал, что от общения с рыбаками он не ждет ничего хорошего.
Толпа молча разглядывала нас, видимо, не зная, как отнестись к нашему появлению, и только дети носились и верещали вокруг, радуясь событию, нарушившему монотонную жизнь деревни. Мальчик лет пяти, тощий и чумазый, осмелился даже, подкравшись сзади, дернуть меня за обломок копья, за что, правда, тут же получил затрещину от своей мамаши.
Неожиданно откуда-то из-за наших спин раздалась барабанная дробь, и, обернувшись, мы увидели движущуюся к нам процессию: шестерых мужчин с копьями, двоих с барабанами и какого-то широкоплечего в длинном рыжем плаще — то ли местного вождя, то ли жреца. Толпа расступилась перед представителями власти, и они, приблизившись к нам, образовали полукруг, в середине которого оказался предводитель. Он имел чрезвычайно кривые ноги, короткую шею, украшенную ожерельем из длинных клыков, крохотные глазки под жирным складчатым лбом, волосы с которого были зачесаны назад и убраны в прическу «конский хвост». Внимательно осмотрев нас, он поднял правую руку в знак того, что хочет говорить. Шепот в толпе рыбаков стих.
— Кто вы, гости из леса, и с какой целью пришли в деревню Трех Лун? — глухим голосом спросил предводитель. Слова он произносил правильно, но с каким-то едва уловимым неприятным акцентом.
Чем больше рассматривал я убогие хижины и куцые наряды рыбаков, их большей частью угрюмые лица, грязные свалявшиеся волосы и покрытые шрамами и рубцами тела, тем меньше нравилось мне место, в котором мы оказались. Незаметно было, чтобы свободный труд сделал этих людей счастливыми. Рассказы Шун о рыбаках оказались наивными сказками о жителях земли обетованной, никакого отношения к действительности не имевшими. То же самое, вероятно, подумала и она сама, потому что отвечать на вопрос вождя не торопилась, предоставив эту честь Эхуаню.
— Мы пришли из Города Желтой Черепахи, чтобы просить у вас позволения остаться здесь жить, — медленно и очень внятно произнес юноша, не спуская глаз с лица вождя.
— Пришли к нам, чтобы здесь жить? Разве мы звали вас? — Вождь недоуменно повел плечами. — И вы шли через лес?
— Да. Мы убили цилиней Гуая и Длиннорукого, но Зрящая Плоть пожрала нашего товарища.
При упоминании имени ночного чудовища по толпе пробежал ропот, тут же, впрочем, и смолкший под взглядом вождя.
— Вы мужественные люди. Мы не любим жителей Города, но на определенных условиях можем разрешить вам остаться, — раздумчиво произнес вождь. — Нам нужны сильные люди. Кроме того, роду Огненной Черепахи, последними представителями которого мы являемся, нужна новая кровь.
— Какие же будут условия?
— Все мы поклоняемся Огненной Черепахе, чтим ее и приносим ей жертвы…
— Пусть Огненная Черепаха станет нашей матерью. — Эхуань приложил здоровую руку к сердцу.
— Пусть, — согласился вождь. — Мы посвятим вас в таинства обрядов и научим исполнять ваш сыновний долг. Но вы обязаны помнить, что все мы живем единой семьей, и если Огненная Черепаха станет вашей матерью, то отцом будет Мугао. — Он ударил себя кулаком в грудь.
Эхуань наклонил голову в знак согласия.
— Что ж, тогда живите с нами. Торжественное посвящение мы устроим через три дня. — Мугао обернулся к своим соплеменникам и поднял руку. — Правильно ли я сказал, жители Северной Луны? На ваш огонь вышли чужаки, вам и решать их судьбу!
— Правильно! Верно! Пусть становятся детьми Огненной Черепахи! Парни крепкие, подойдут! — недружно, но решительно ответили рыбаки.
— Хорошо, быть посему. Пусть вдовы выберут себе мужчин и назначат свою цену. Женщина пойдет в мою хижину. — Мугао сделал Шун жест следовать за собой, но она не шелохнулась. Вождь удивленно поднял брови, и морщины на его лбу сложились гармошкой.
Из толпы между тем выскочили четыре или пять женщин и принялись с видом покупателей разглядывать меня и Эхуаня.
— Три циновки за безрукого! — громко воскликнула одна, указывая на Эхуаня и поднимая над головой три пальца.
— Четыре! — тут же завопила визгливым голосом другая.
— Пять!
— Семь!
— Четыре за хромого! — подошла ко мне старообразная дама с отвисшими щеками.
Мы с Эхуанем переглянулись.
Мугао снова поднял руку, и окружившие нас вдовы затихли.
— Женщина, я жду тебя в моей хижине!
— Нет! Я не могу пойти к тебе, потому что это мой муж. — Шун повернулась и положила ладонь на грудь Эхуаня.
— Ты отказываешься? — Мугао прищурился, и мясистые губы его сжались в тонкую полоску.
— Но он мой муж!
— Сменив веру, женщина должна сменить и мужа. Таков обычай.
— Но я не хочу!
— Ты пришла к нам по своей воле, — пожал плечами Мугао и махнул рукой копьеносцам. Они двинулись к Шун, но мы преградили им дорогу. Я выставил вперед обломок копья, Шун обнажила меч, а Эхуань затравленно оглянулся в поисках оружия и угрожающе поднял над головой сжатый кулак.
Мугао улыбнулся, оскалив крупные, как клыки, зубы:
— Так вот как они чтят сыновний долг! Народ мой! — Он вскинул вверх обе руки, и плащ его полыхнул огнем в лучах закатного солнца. Ударили барабаны.
И тут же вся толпа: копьеносцы, мужчины, женщины, дети — бросилась на нас. Успев ткнуть обломком копья в пустоту, я был сбит наземь. Несколько минут меня старательно топтали босыми ногами, поднявшаяся пыль запорошила мне глаза и ноздри, набилась в глотку. Прикрывая голову и живот руками, я подумал, что цилини не самое страшное из того, с чем мне довелось столкнуться на острове, и возблагодарил Бога за то, что рыбаки еще не изобрели кирзовые сапоги.
Если бы не грозный окрик Мугао, меня, вероятно, затоптали бы насмерть — толпа вошла во вкус, — но вождь по каким-то причинам испортил ей удовольствие. Дюжие парни подняли меня, похлопав для бодрости мозолистыми ладонями по лицу.
Первое, что я увидел, открыв глаза, был Эхуань, висящий на чьих-то руках в нескольких метрах от меня. Голова его была запрокинута, и закатившиеся глаза смотрели прямо в зенит. Кажется, он был без сознания. Я снова зажмурился. В ушах беспрерывно шумело и стрекотало, и, если бы меня не трясли, я, вероятно, сумел бы провалиться в спасительное небытие. Однако толчки и тычки не прекращались, я приоткрыл правый глаз — левый начал заплывать — и увидел Шун.
Прислонившись спиной к тотемному столбу, врытому около одной из хижин, она яростно отбивалась от наседавших на нее копьеносцев. Каким-то чудом ей удалось вырваться из толпы рыбаков, и теперь, на открытом месте, она могла показать, на что способна.
Шун владела мечом виртуозно, и уже не один телохранитель вождя с визгом отскакивал прочь, зажимая рану, из которой хлестала кровь. Разумеется, если бы ее хотели убить, сделать это было бы нетрудно, но свита Мугао, очевидно получив приказ взять девушку живьем, не пускала в ход оружие.
