– Нет! Нет! – Морщинка замешательства появилась у нее между бровей, и рука, сжимающая кинжал, чуть опустилась. – Но почему ты хочешь наказать меня здесь, сейчас, в нашей супружеской постели?
Он вскинул бровь.
– Но ведь совершенно очевидно, что ты не желаешь здесь ничего другого. – Он многозначительно взглянул на ее кинжал.
Медленно, дюйм за дюймом, Дейрдре опустила кинжал, но он видел по глазам, какая в ней идет борьба. Как ей претит подчиняться ему. И все же она связала себя своими же словами, поэтому в конце концов уступила.
Но он не из тех мужчин, которых можно одурачить дважды. Пэган протянул руку за кинжалом. Она неохотно подала его рукояткой вперед.
– Надеюсь, у тебя нет других в пределах досягаемости, – сказал он.
Она покачала головой.
Он взял кинжал и стремительным движением руки зашвырнул его через комнату. Тот со стуком вонзился в дубовый сундук.
Краем глаза он увидел, как она вздрогнула, не сильно, но достаточно, чтобы дать ему понять, что она продолжает оставаться настороже. Она украдкой бросила взгляд на ремень, намотанный на руку, и Пэган понял: Дейрдре ожидает, что он поколотит ее.
Колин бы рассмеялся над такой нелепостью. Пэган в жизни никого не бил. Ему это и не требовалось. Достаточно одного его грозного взгляда, чтобы слуги кинулись выполнять его распоряжения, а солдаты мгновенно подчинялись. Но Дейрдре этого не знает, и, быть может, лучше подержать ее в сомнениях.
Несмотря на худшие ожидания, она не струсила и не утратила своего достоинства, а лишь резко сказала:
– Поступай как хочешь. Только постарайся не выйти из себя и не забыть про свою силу. С мертвой жены тебе будет мало проку.
Встретившись лицом к лицу с ее прямотой и храбростью, Пэган не мог и дальше притворяться грозным. Она необычайно отважная, его жена, и сердце Пэгана переполнилось странной гордостью. И снова, каким бы нелепым это ни казалось, он подумал, что из нее вышел бы прекрасный солдат.
Но когда его взгляд скользнул вниз, к тому месту, где золотистые пряди раздвигались, обнажая изящную, розовую вершину груди, все мысли о битве развеялись, как зола по ветру. Он медленно размотал кожаный ремень и положил его на стол возле кровати.
Нет, у него на уме иной вид наказания. Он вспомнил, как прижимался теплыми губами к ее губам, как вольно или невольно ее девичья плоть затрепетала при этом. Единственные страдания, которые она перенесет в этой спальне, будут проистекать из ее собственных страстей. И никакого насилия!
– Ах, миледи, не смерть я несу этой ночью, – загадочно проговорил он, – но жизнь.
Пока она недоверчиво смотрела на него, он расстегнул брошь, которой был заколот плед на плече, и бросил его на стул. Пэган заметил, что костяшки ее пальцев, сжимающих одеяло, побелели, и нахмурился.
– Ты боишься меня, – сказал он.
– Нет, – отозвалась она. – Ты мне не нравишься.
– Лгунья.
Она сердито взглянула на него:
– Не устраивай из этого игру. Давай уж не тяни. Делай свое черное дело.
– И ты не будешь сопротивляться?
Она мотнула головой.
– И не будешь кричать «Помогите!»?
– Я никогда не кричу.
Тень улыбки коснулась губ Пэгана. Он мог бы заставить ее кричать.
– И не съежишься от страха?
– Я же сказала тебя. Я не боюсь.
– Однако ты вот-вот придушишь бедное одеяло.
Она тут же отпустила ткань.
Он поставил сапог на край кровати, чтобы расшнуровать его, и усмехнулся, когда она быстро отвела глаза. Все еще непривычный к отсутствию шоссов, он находил некоторые аспекты обнажающего шотландского одеяния интересными.
Когда сапоги упали на пол, он стащил тунику через голову и распустил шнуровку длинной полотняной рубашки. Пока он делал это, Дейрдре украдкой поглядывала на него, думая, что он не видит, и это порадовало его чрезвычайно. Она не настолько оцепенела от страха, чтобы не попробовать удовлетворить собственное любопытство в отношении мужчины, за которого вышла замуж. Это хорошо. Решив пока придержать ее любопытство, он остался в рубашке и притянул высокий подсвечник поближе к кровати. Ему нужно много света, теплого и обнажающего, для того, что он задумал.
Пусть бы он уже скорее приступал, подумала Дейрдре. Святые угодники! Что он намеревается делать? Это же такая пытка – готовиться к наказанию и не знать, в чем оно будет заключаться. Боль она может вытерпеть, но это ожидание сведет ее с ума. К тому же она привыкла бороться, а не покоряться. Ей потребуется вся сила воли, чтобы устоять и не начать сопротивляться.
Теперь он разделся до рубашки и поднес свечу ближе. Дева Мария! Что это за извращение? Он что, собирается пытать ее горячим воском? Или свет нужен для того, чтобы ему лучше были видны синяки, которые он оставит? Боже милостивый, она уже жалела, что отдала свой кинжал.
– Ты опять стиснула руки, – пробормотал он, наклоняясь ближе.
На этот раз она не могла разжать их. Каждый нерв в теле натянулся, как тетива лука. Даже голос, несмотря на смелые слова, дрожал от напряжения.
– Какое бы зло ты ни задумал, – хрипло выдавила она, – давай уж поскорее заканчивай. Ты удерживаешь меня от моих обязательств.
Он от души рассмеялся, и хотя звук был приятным, он ударил ей по нервам.
– Твое единственное обязательство сегодня – передо мной, – сказал он.
Боже, как ненавистны ей были эти поблескивающие весельем глаза, эти изогнутые в самодовольной улыбке губы, когда он стоял возле ее кровати! Она крепко зажмурилась, чтобы не видеть этого, и приготовилась к первому удару.
Почти в тот же миг ладонь обхватила ее щеку, но это была не затрещина. Большой палец погладил уголок рта, а кончик другого пальца слегка коснулся мочки уха.
– Открой глаза, – велел он. – Я хочу, чтобы ты знала, кто заставляет тебя чувствовать это.
Что же это такое? Да он просто извращенец. Она заставила себя открыть глаза, черпая силы в решимости не доставить ему удовлетворения. В конце концов, все это скоро, закончится, и ей надо лишь напоминать себе, что она терпит этот ад ради сестры.
Его ладонь соскользнула со щеки.
– Я думаю… да. – Затем он передвинулся к изножью кровати. – Я начну с твоих стоп.
Несмотря на решимость сохранять спокойствие, дюжина вероятных ужасных пыток заполонила ее мысли. Он будет бить по подошвам? Ломать пальцы? Держать свечу возле…
Он медленно потащил одеяло вниз. Еще никогда она не чувствовала себя такой нагой, такой уязвимой.
– Ляг, – велел он.
Потребовалось все самообладание до последней капли, чтобы подчиниться. Она сжала губы, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы остановить крики.
