— Угостил бы медком, Войтигоре?
— Пошли, — неожиданно согласился волхв. — Медком не медком, а бражкою угощу все же.
— И то дело! — повеселел проводник. — Дай-ко обниму тебя, брате!
Так, в обнимку, и пошли они в ближайшую корчму, где и просидели до вечера.
А Твор вдруг почувствовал, как надавило на мочевой пузырь. Подергал Порубора за рукав.
— Где бы отлить?
— А вон, за березами. Суконце только не потеряй.
— Ужо не потеряю.
Быстро справив свои дела, отрок подтянул порты, подхватил положенное на землю сукно и только собрался идти, как нос к носу столкнулся с горбатой, противного вида старухой в засаленной черной накидке и с ожерельем из сушеных лягух на тонкой морщинистой шее.
— Ш-ш-ш — схватив Твора за руку, зашипела старуха. — Вижу-вижу, летит черный ворон, на тебя смотрит, клювом качает. — Бабка завыла: — У-у-у заклятье на тебе, отроче, камень черный, заговоренный, ухватить бы его — кха! кха! — да нету милости. А то, что в руках несешь, — брось, брось скорее — кал это. Кал! Нету тебе жизни, нет.
Твор попятился. Ну ее, дуру, — еще кинется. Хотя, может, и есть в ее словах доля правды.
— Ш-ш-ш… — снова зашипела старуха, взмахнула костлявой рукою…
— Шла бы ты прочь, Каргана, — неслышно подойдя сзади, сказал Порубор. — Чего это ты не на своей земле промышляешь?
— А там облава княжья, — обычным голосом, безо всяких шипений и завываний отозвалась бабка. — Этот парень с тобой, что ли?
— Со мной. — Порубор усмехнулся. — Погоди, не уходи, Каргана. Дело есть — поговорить надо.
Старуха подбоченилась.
— Ну, говори, какое у тебя дело?
— Обычное. — Юноша приказал отроку: — Посмотри-ка вокруг, Творе. Как кто появится, свистнешь. — И снова повернулся к Каргане: — Только что колпачники колечко височное запромыслили, серебряное. Мне б на него взглянуть поближе.
— Хм, — задумалась бабка. — Так сходи, выкупи.
— Понимаешь, слухи пойдут: кто выкупил, да зачем, да чье колечко…
— А чье колечко-то?
Порубор пожал плечами.
— Ладно, — согласилась бабка. — Не хочешь говорить, не надо. Только чую я, никак, Коню дорожку перебежать хочешь.
Юноша вздрогнул, а бабка весело засмеялась.
— Никак, угадала? Ладно, молчу, молчу… Сколько дашь?
— Не обижу. Добудь только. Когда я тебя обманывал?
— Так ведь и я. — Бабка усмехнулась. — Кто тебя с Харинтием-то свел? То-то! Где потом найти-то тебя, на Звериновой корчме?
— Там. — Порубор кивнул и обернулся к Твору: — Пошли, отроче.
Хельги вошел в горницу и залюбовался супругой. Хороша была княгиня — высокая, с чистою, белой, как морская пена, кожей и темно-голубыми, как воды фьорда, глазами. Сельма передала играющих дочерей служанке и обняла мужа.
— Я так скучала по тебе, ярл!
Князь улыбнулся.
— Ты неплохо справилась с властью. Признаться, в полюдье я частенько подумывал, что зря отослал в Новгород Ирландца.
— Я же теперь княгиня, — улыбнулась молодая женщина, дочь простого северного крестьянина-бонда. — К тому же мне помогал Ярил. А насчет Ирландца… Наверное, я так никогда и не сумею поверить ему окончательно. Слишком уж гложет прошлое. А тебя?
— Иногда, — усаживаясь на лавку, признался Хельги. — Но нужно жить не прошлым, а настоящим и ради будущего. А Ирландец, несмотря на все его прошлые гнусности, человек стоящий и нужный. Думаю, он справится с Новгородом и поможет в Ладоге Снорри.
— Снорри. — Княгиня неожиданно улыбнулась. — Он был когда-то самым младшим из вас… Помнишь, какие ребята были: Ингви Рыжий Червь, Харальд Бочонок?
— Помню, — глухо ответил ярл. — Надеюсь, им хорошо и весело в Валгалле, в золотых чертогах Одина.
— Сколько уже Снорри? Кажется, двадцать три… — продолжила Сельма. — Он так до сих пор и не женат.
— У него есть наложницы… А жениться он всегда успеет. Главное — сделать правильный выбор.
— Как сделал ты?
Сельма подошла к мужу сзади, расстегнув тунику, ласково погладила руками шею.
— А почему у тебя совсем нет наложниц и до сих пор всего одна жена? — тихо спросила она. — Ведь ты же конунг!
— Потому что мне хватает тебя, — прошептал Хельги и обернулся. Сельма уже снимала платье.
Бросив тяжелую ткань на пол, потащила мужа к ложу. Князь невольно залюбовался ее точеным телом — белым, поджарым, стройным, с большой, налитой соком, грудью. Трех дочерей уже родила ему Сельма, а по ее фигуре и не скажешь — все как девочка, длиннонога, тонка в стане.
— Иди сюда, милый. — Сельма повалилась на ложе, потянув за собой мужа. И Хельги, ощутив жар любви, сбросил на лавку тунику…
Сельма… Хельги давно уже ощущал ее как бы частью себя, потому и не считал нужным заводить наложниц, хоть это и было положено по его княжескому статусу. Что же касается жен… Ладислава, северная красавица с золотым водопадом волос и томным васильковым взором, она ждала его в Ладоге, ждала каждый день и каждую ночь — Хельги знал это и мучился сам. Позвать Ладиславу сюда, в Киев, объявить законной женой? Сельма вряд ли будет против, знает — так и должно быть у славного конунга. Нет, Сельма не станет возражать, а вот Ладислава… Согласится ли она променять свою нынешнюю свободу на нелегкую долю княжьей жены, к тому же не главной? О, боги, если б знать ответ. Да знает ли его и сама Ладислава? Лада… Иногда казалось — бросить бы все, поднять на ладье парус и уплыть на север, к любимой. И там через некоторое время снова ощутить тоску по семье, по дочерям, по Сельме.
Князь покачал головой, прислушался — кто-то поднимался по ступенькам крыльца. Осторожно, чтоб не разбудить Сельму, Хельги оделся и, набросив на плечи плащ, вышел в людскую.
Тут же — словно только того и ждали — заглянули в двери тиуны.
— Ярил Зевота к тебе с вестями, княже! Позвать сейчас, иль пусть обождет?
— Зовите.
Ярил — белобрысый, длинный, с хитрыми глазами, — войдя, поклонился, поправил сползший с плеча фризский плащ.
— Ну, чем порадуешь, друже? — Хельги деловито кивнул в сторону скамьи. Ярил, поклонившись, уселся, вытащил из поясной сумы пергаментный свиток с красной печатью.
— Из Новгорода тебе, князь.
— Ага! — обрадовался Хельги. — Наконец-то послание от Ирландца.
Сорвал печать, развернул свиток, вчитался… Посидел, покачал задумчиво головой, протянул пергамент Ярилу.
— Прочти.
Непростые дела описывал Конхобар Ирландец. Волхвы новгородские — Малибор, Кармана и прочие, — осмелев, подняли головы. Замыслили снова выкликнуть новгородским князем Квакуша, слабоумного Малиборова сына. За него бы сами правили. Уже принялись мутить народ, да Ирландец тоже не лыком шит — тут же просчитал их маневры и нанес упреждающий удар. Правда, кое-кто скрыться успел, в том числе и Малибор с Карманой.
